Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

— Ну, будя! Умереть, парень, дело нехитрое. А ты живи, да живи с толком, чтоб от этого польза была революции, — Антипыч остановился и уже в который раз полез за кисетом. — А потом, рано ты о смерти заговорил. Жить-то все-таки лучше? А?

— Конечно, лучше, — согласился Аркадий.

— И давай, парень, жить долго-долго…

— Сто двадцать лет!

— Ну, это ты лишку хватил, — сказал Антипыч и в первый раз после похорон улыбнулся. — Где это видано, чтобы люди столько годов жили? Не бывает такого… Нет, не бывает.

— Уж будто бы и не бывает, — возразил Аркадий. — А вот в Спасском монастыре один человек захоронен по фамилии Пипин, так он 121 год прожил.

Антипыч снова остановился, чтобы прикурить потухшую цигарку. Выпустив струю дыма, он поднял палец, коричневый от махорки, и сказал:

— Вот уж удивил! А что с того, что он сто двадцать один год зря небо коптил? Молитвы, поди, день и ночь читал да хлеб задарма жрал. Вроде гнилушки он, твой монах: жизнь в нем светилась, а тепла людям ни на грош.

Антипыч крупно зашагал, разбрызгивая сапогами коричневую снежную кашицу — была оттепель.

Потом опять остановился. Посмотрел из-под насупившихся бровей и продолжал прерванный им самим же разговор:

— Запомни, парень, не в годах дело. Пусть не 121, пусть всего 21 или вот, как Захаров, — ему сороковой пошел. Ты с пользой проживи что тебе судьбой положено. А то сто двадцать, сто двадцать… Эка важность!

Как был прав Антипыч! Эти мудрые слова Аркадий не раз вспоминал на фронте.

Отпуск Аркадия подходил к концу: рана зажила, он только немного прихрамывал.

Прощаясь с арзамасскими друзьями, Аркадий написал стихи, в которых обращался к себе:

Итак, комрот‑4,
Вам в дальний путь!
С вас взятки гладки,
Вам до Москвы без пересадки!

Он уезжает в Москву за новым назначением.

Перед отъездом Аркадий сбегал в фотографию Сажина и снялся в шинели и папахе. Сделать скоро не обещали: много заказов. Квитанцию он отдал Наталье Аркадьевне.

— Вот получишь, мама. Только уговор — самую лучшую отнесешь Зине Субботиной.

Когда фотографии были готовы, Наталья Аркадьевна попросила зайти Зину в бюро профсоюза, где она работала вместе с Александром Федоровичем Субботиным.

— Вот ведь до чего дожила, — сказала она, здороваясь с Зиной. — Первый выбор не матери…

Зина покраснела. Она уже приходила сюда к Наталье Аркадьевне, это еще когда Аркашка был в Арзамасе. Вызывала та ее для «секретного разговора». Как потом узнала — насчет Аркадия.

Тогда, после «секретного разговора», Наталья Аркадьевна, желая утешить сына, сказала ему, что Зина любит его. Как счастлив был Аркадий! Но Зина огорчила: она просто дружит с Аркадием, и пусть они останутся такими друзьями на всю жизнь.

Придя от Натальи Аркадьевны домой, Зина поставила фотографию Аркадия на тумбочку. Подошел отец, взглянул на лихого воина и положил карточку изображением вниз.

«Что это такое? — подумала Зина. — Ведь мы же просто друзья». И поставила фотографию на старое место. Тогда мама, когда отец вышел в другую комнату, тихо сказала:

— Не надо, Зина. Не надо…

Весной 1920 года Аркадия посылают на Кавказский фронт. К этому времени войска Деникина были уже разгромлены, и красное знамя развевалось над Ростовом и над Новороссийском. Однако часть белогвардейцев во главе с «черным бароном» Врангелем засела в Крыму, а крупная вражеская группировка пыталась удержаться на Черноморском побережье Кавказа.

Сюда и был назначен Аркадий командовать 4‑й ротой 303‑го полка.

Бои шли в районе Головинки и Лоо. Справа шумело беспокойное Черное море, слева высились горы в белых шапках. В море дымили вражеские корабли, которые обстреливали красноармейские части из дальнобойных орудий.

Но сколько бы они ни стреляли, сколько бы орудий, патронов, пулеметов и снарядов ни привозили, дела белогвардейцев были плохи. В конце апреля войска дивизии, в которой воевал Аркадий, освободили город Сочи — главную цитадель белогвардейцев. Враг отступил к Адлеру и сложил оружие.

Командир 34‑й дивизии Егоров отдал приказ: «Считаю нашу непосредственную боевую работу оконченной, предлагаю всем комиссарам передать мое «спасибо» и товарищеский привет всем красноармейцам и комсоставу вверенной мне дивизии за их доблестную боевую работу».

Получив «спасибо» от комдива, комиссар 303‑го полка, в свою очередь, отблагодарил отличившихся в боях командиров, в том числе и Голикова.

В личном деле Аркадия появилась еще одна характеристика. «За время пребывания в полку, — писал командир полка об Аркадии Голикове, — проявил себя как храбрый солдат и хладнокровный командир в бою. Во время боев показал себя соответствующим своему назначению».

«Храбрый солдат и хладнокровный командир» — так сказал о нем комполка.

А сам Аркадий хорошо понимал, что командует он, конечно, не как Чапаев или Буденный и нелегко ему дается военная наука. Были у него и срывы, но тогда крепко одергивали его боевые друзья.