Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре

С реки тянет сырой ветерок. Грязные пятна нефти плывут по воде. Коснется луч солнца грязного пятна — и вдруг загорится оно всеми-всеми цветами радуги!

Крикливые чайки провожают пароход. На палубе у перил толпятся пассажиры. Дребезжат электрические звонки, снуют официанты с подносами, вкусно пахнет кухней, которая где-то рядом.

Плещут о берег мутные волны, и кричат за кормой белые чайки. Вот проплыл угрюмый монастырь со своими древними таинственными башнями. А там уже рядом заветное место — Моховые Горы. Аркадий давно знает, что никаких гор там вовсе нет, а просто есть чудесный лес, где можно вдоволь побегать и порезвиться.

Осенью Волга бывает неприветливой, угрюмой и пустынной, не видно на реке ни белых пароходов, ни огромных черных барж.

Но эта осень, осень 1910 года, совсем ни на что не похожа.

К середине октября Волга покрылась льдом, на улицах появились лошади, запряженные в сани, и вдруг — опять весна. Волга снова проснулась, на реке загудели пароходы.

О необычной осени говорил весь Нижний Новгород: вот оказия, судоходство вторично поднимает флаги!

Однажды Петр Исидорович вернулся со службы подавленный. Губы его дрожали. Он протянул Наталье Аркадьевне свежий помер газеты «Нижегородский листок» и проговорил:

— Толстой ушел из дому!

Аркадий знал, что Лев Толстой — это писатель, ну как Горький. Но почему так расстроены родители? Что плохого в том, что взрослый человек, да еще притом с бородой, ушел из дому: ведь не маленький, никуда не пропадет…

Теперь весь Нижний только и говорил что о Толстом. Потянулись долгие тоскливые дни. Петр Исидорович и Наталья Аркадьевна с утра отправлялись за свежей газетой.

В туманный осенний день пришло известие: Лев Толстой скончался.

Наталья Аркадьевна заплакала и сказала:

— Какое горе для всей России! Умерла совесть русского народа.

О Толстом говорили повсюду: на улицах, в конторах, лавках и, конечно, в доме Голиковых.

Вместе с мамой Аркаша пошел через Острожную площадь в Народный дом.

Залы и хоры Народного дома полны людей. Кто-то в черном поднялся и зачитал телеграфное сообщение о смерти Льва Толстого.

Весь зал встал. Страшная тишина опустилась на задрапированный черной материей зал. Многие плакали.

А потом говорили речи. Из этих речей Аркаша понял только, что Толстой был очень хороший человек и добрый и что он хотел, чтобы у всех была хорошая жизнь.

…Семейство Голиковых увеличивалось. Еще в Льгове родилась сестренка Оля и в Нижнем — Катя.

Жизнь становилась все труднее. Наталья Аркадьевна все чаще стала говорить о работе: ведь это немного облегчило бы положение семьи.

Однажды в газете она прочитала объявление, что родильный приют доктора П. П. Миклашевского продолжает прием в акушерскую школу. Наталья Аркадьевна поступила в школу.

Теперь к хлопотам по дому прибавились занятия на курсах. Наталья Аркадьевна уже не могла уделять столько внимания детям, как раньше.

С маленькими занималась хлопотливая тетя, которая жила в их семье и переносила все невзгоды беспокойной и кочевой жизни Голиковых.

Новый, 1912 год старшие Голиковы встречали с тревогой.

Они чувствовали, что все скромнее становятся их надежды на будущее, которое почему-то рисовалось безрадостным. Было такое чувство, что они стоят на распутье.

«С кем идти, какой путь выбрать в жизни?» — часто думал Петр Исидорович. Один из путей он уже испробовал в 1905 году, когда некоторое время состоял в партии социалистов-революционеров: этот путь принес ему большие разочарования.

Нет, рассвет обязательно настанет — в это Петр Исидорович верил. Верил потому, что после ночи всегда настает утро. Это неизбежно.

Наталья Аркадьевна тоже делилась с мужем грустными мыслями. Вот прошел год с тех пор, как умер Толстой. Сколько прекраснодушных слов говорила интеллигенция! Проводились пожертвования в клубах, в земской управе. Собирались даже открыть народный университет Льва Толстого. И все забыто, словно и не было тяжелых вздохов, слез, клятв и торжественных обещаний.

Нижегородские интеллигенты пока усердно занимались попечительством, благотворительностью. Был затеян даже праздник «белого цветка». Через Большую Покровку повисли плакаты: «Помните, сегодня день белой ромашки, покупайте цветок, жертвуйте на борьбу с чахоткой!»

Петр Исидорович видел, как на Малой Покровке группа продавщиц окружила молодого человека в потертой тужурке, предлагая купить цветок.

— Ни за что не куплю! — упорствовал молодой человек.

— Но почему вы не желаете помочь несчастным? — допытывались продавщицы — молоденькая барыня и гимназистка в дорогом пальто, отороченном серебристым мехом.

— Пятак мне не жалко, — ответил он. — Только чепуха это, а не доброе дело. Хоть весь год продавайте ромашку, а чахотка в подвалах все равно будет жить. Другие меры нужны…

— Уж не революция ли, молодой человек? — усмехнулись продавщицы.

— А там увидим, что будет. Увидим!

Молодой человек прав, так думал и Петр Исидорович. Пока есть подвалы, чахотки не избежать. И белый цветок здесь не спасет, как не спасут страну и праздные речи интеллигентов о равенстве, о братстве и свободе.