Жизнь термитов

«У насекомого, – заявил однажды великий энтомолог Ж.-А. Фабр, – нет морали». Слишком поспешный вывод. Что такое мораль? По определению Литтре, это «совокупность правил, которые должны управлять свободной деятельностью человека». Не идеально ли подходит это определение к термитнику? И не выше ли совокупность руководящих им правил и, прежде всего, не соблюдаются ли они более строго, чем в самом совершенном из человеческих сообществ? Можно поспорить лишь о выражении «свободная деятельность» и сказать, что деятельность термитов вовсе не свободна и что они не могут уклониться от слепого выполнения своей задачи; ибо в кого превратился бы рабочий, отказавшийся трудиться, или солдат, сбежавший с поля боя? Его изгнали бы, и он издох бы снаружи; или, скорее всего, был бы немедленно казнен и съеден своими согражданами. Не правда ли, такая «свобода» очень похожа на нашу?

Если все, что мы наблюдали в термитнике, не образует морали, то что же это такое? Вспомните о героическом самопожертвовании солдат, сдерживающих муравьев, пока рабочие замуровывают за ними двери, через которые они могли бы спастись, и тем самым, с их ведома, предают их безжалостному врагу. Не величественнее ли это Фермопил, где еще оставалась надежда? А что вы скажете о муравье, которого сажают в ящик и морят голодом несколько месяцев, после чего он начинает есть самого себя, – жировое тельце и грудные мышцы, – чтобы прокормить своих юных личинок? Почему это не достойно похвалы и восхищения? Потому, что мы считаем все это механическим, фатальным, слепым и бессознательным? По какому праву, и что мы об этом знаем? Если бы кто-нибудь наблюдал за нами так же поверхностно, как мы наблюдаем за ними, то что бы он подумал о руководящей нами морали? Как бы он объяснил противоречивость и нелогичность нашего поведения, безумие наших ссор, наших развлечений и наших войн? Каких бы только ошибок ни наделал он в своих толкованиях! Самое время повторить то, что тридцать лет назад сказал старик Аркель: «Мы всегда видим лишь изнанку судьбы – даже своей собственной».

III

Счастье термитов – это необходимость бороться с безжалостным, столь же умным, но более сильным и лучше вооруженным врагом – муравьем. Муравей появился в миоцене (средний кайнозой), и вот уже два или три миллиона лет, как термиты столкнулись с противником, не дававшим с тех пор им покоя. Можно предположить, что если бы они на него не наткнулись, то теперь прозябали бы в безвестности – в маленьких, беззаботных, ненадежных и слабых колониях. Первое знакомство, естественно, было катастрофическим для жалкого личинкообразного насекомого и изменило всю его судьбу. Пришлось отказаться от солнца, прибегнуть к ухищрениям, тесниться, прятаться в норах, замуровываться, налаживать жизнь в темноте, строить крепости и склады, разбивать подземные сады, обеспечивать питание с помощью своеобразной живой алхимии, придумывать колющее и метательное оружие, содержать гарнизоны, заботиться о необходимом отоплении, вентиляции и влажности и размножаться до бесконечности, чтобы противостоять захватчику сомкнутыми непобедимыми рядами; и, прежде всего, нужно было взять на себя это бремя, научиться дисциплине и самопожертвованию – источникам всех добродетелей, словом, извлечь из невиданной нищеты все те чудеса, которые мы видели.

Что случилось бы с человеком, если бы он, подобно термиту, встретил противника под стать себе – изобретательного, методичного, беспощадного и достойного его? У нас всегда были только бессознательные противники-одиночки; уже тысячи лет мы не сталкивались ни с каким другим серьезным врагом, кроме самих себя. Этот враг многому нас научил – трем четвертям из того, что мы знаем; но он не был посторонним, не пришел извне и не мог дать нам ничего такого, чего бы у нас уже не было. Возможно, когда-нибудь, для нашего же блага, он спустится с соседней планеты или появится с совершенно неожиданной стороны, если только прежде, что гораздо вероятнее, мы сами не истребим друг друга.

Судьбы

I

Вызывает тревогу тот факт, что всякий раз, когда природа наделяет существо, кажущееся разумным, общественным инстинктом, организуя и укрепляя общинную жизнь, отправной точкой которой служит семья и отношения матери к ребенку, то она приводит его, по мере совершенствования сообщества, ко все более суровому режиму, ко все более нетерпимым и невыносимым дисциплине, принуждениям и тирании, к рабской, казарменной или каторжной жизни без досуга и отдыха, немилосердно, вплоть до истощения, вплоть до смерти используя все силы своих рабов, требуя от каждого жертв и горя без пользы и счастья ни для одного из них, – и все это только затем, чтобы продлевать, возобновлять и множить веками своего рода общее отчаяние. Можно подумать, что эти города насекомых, предшествующие нам по времени, представляют собой пророческую карикатуру или пародию на земной рай, к которому движется большинство цивилизованных народов; и, в первую очередь, создается впечатление, будто природа не желает счастья.