Прямо над рабочим столом его висели часы, и человек, живущий под именем Криса Хантера, точно запомнил, в какое время он сложил оружие и прекратил неравную борьбу с капризной музой. То ли в этом была повинна его рассеянность, смутное ожидание чего-то, то ли нехватка практического материала, но за последние два дня из-под его пера (точнее, автоматической ручки «Паркер») не вышло ни одной подходящей строчки. А всё, что было написано, он заштриховывал потом долго, со старанием, густыми чёрными чернилами. С самого начала роман шёл туго. Во-первых, не было у него никакого законченного сюжета, фабулы. Одни лишь смутные наброски. А ситуация в родном доме для творчества ну никак не подходила. Обострение болезни жены требовало от молодого писателя постоянно находиться у ложа Дайаны, держать её за руку и уговаривать хоть немного поесть. Из всех окружающих жена узнавала только его и лишь из его рук соглашалась принимать пищу; спала Дайана не более часа и каждый раз, просыпаясь, громко звала его, и Крис Хантер не мог игнорировать её крики – не получая желаемого, Дайана становилась буйной. Все в доме помнили, как однажды, разозлившись на своего мужа, Дайана перебила целый чайный комплект старинного севрского фарфора, швыряя чашками и тарелками в него. От того случая над правой бровью у Криса остался шрам – он не сумел увернуться от одного из приборов, и недобрая память у его матери. Леди Марджори собирала свою коллекцию фарфора долго, с любовью, и никому не позволяла пользоваться ею, что не помешало Дайане применить предметы сервиза в качестве метательных снарядов. И хорошо, если бы Дайана раскаялась… Леди Марджори обладала отходчивым характером и искреннее раскаяние, несомненно, помогло бы ей простить невестку. Но Дайана предложила матери мужа денег, и Крис не удивился, узнав, что Дайане настоятельно рекомендовано не появляться в большом доме вплоть до особого приглашения. На аристократическом языке леди Марджори это означало разрыв всех отношений с семьей сына.