Жизнь цирковых животных

Войдя в школу, Кеннет словно окунулся в детство – даже не в детство дочери, а в свое собственное. Центральный холл – раскрашенные цементные блоки и плитки, как в «Бердсвиль Элементари» в Питтсбурге, и тот же резкий, на все времена, запах отточенных карандашей и прокисшего молока. До чего же он ненавидел свое детство!

В актовом зале ряды разболтанных деревянных кресел без подушек и странные, словно навеки застрявшие здесь, отголоски. Они с Гретхен заняли два места сбоку. Кеннет открыл программку.

– «Плавучий театр», – проворчал он. – Странный выбор для школьной труппы.

– Тебя забыли спросить! – огрызнулась Гретхен.

– Ты права. Целиком и полностью права. Считай, уже заткнулся.

Здесь он не театральный критик. Здесь от него требуется показать себя хорошим отцом, добрым, любящим. Нормальным человеком.

Зал постепенно заполнялся родителями всех возрастов, рас, внешнего облика и социальной принадлежности. На Кеннета никто не обращал внимания. Должно быть, и не знали, что среди них – Бродвейский Стервятник. Кому какое дело? Пришли посмотреть, как их дети «играют по-настоящему».

Оркестр в оркестровой яме отсутствует – да и яма-то маловата – только пианистка. Авансцена неглубокая, обтрепанные красные занавески. Из-за кулис выскочил какой-то человек – режиссер, наверное, – коренастый тип непонятного возраста и сексуальной ориентации. Лицо молодое, но на лбу уже залысины. Клетчатая рубашка расстегнута, рукава закатаны выше локтя, волосы собраны в хвост. Подойдя к оркестровой яме, он заговорил с пианисткой – невысокой жилистой негритянкой преклонных лет, с жемчужным ожерельем на шее и крепкими, выразительными руками.

Наконец на сцену выбралась директриса, развеселая лесбиянка, облаченная в смокинг. Вот за такие феномены Кеннет и любил свой район. «Как видите, я не гомофоб», – сказал он про себя. Директриса поблагодарила собравшихся зрителей, а также юных актеров и их руководителей, Хэрриет Андерсон и Фрэнка Ирпа, которые совместными усилиями подготовили столь замечательное зрелище. Отдельное «спасибо» родителям, пополнившим театральный фонд выручкой от продажи домашних пирожков. «А теперь устраивайтесь поудобнее и наслаждайтесь – «Плавучий театр»!

За высокими, без штор, окнами еще светло. Миссис Андерсон яростно играет вступление. Пианино давно пора настроить, но она этого словно не замечает. Подростки в черных джинсах и черных футболках – Розалинда среди них – высыпали на сцену, потупившись, неловко усмехаясь.

Сердце Кеннета дрогнуло: там, у всех на глазах, – его дочь, плоть от плоти, кровиночка. На полголовы выше остальных, длинноногий, неуклюжий жеребенок, испуганная улыбка приоткрывает пластинки на зубах. Последнее время она отдалилась от отца – или это в Кеннете убыла, иссякла любовь ко всем, даже к Гретхен? Но, едва увидев Розалинду на сцене, он ощутил мощный прилив любви.

Подростки запели:

Ниггеры трудятся на Миссисипи,
Ниггеры трудятся, белые играют.

Подумать только – они поют старое либретто Хаммерстайна, без исправлений. Зрители так и ахнули. Даже в мультикультурной среде – в хоре мелькали и белые, и желтые, и черные лица – грубое «ниггеры» било наотмашь. А дети-то и рады публично пропеть запретное словцо.

И пошло разворачиваться шоу, череда знакомых песен и эпизодов. Текст сокращен, никаких декораций, костюмы самые простые. Вся труппа в черном, персонажи обозначены лишь шляпами и плащами, позаимствованными у взрослых, одежда на юных артистах висит мешком, словно кто-то отыскал и вытащил старье с чердака. Случайная, но Удачная находка, решил Кеннет: благодаря таким костюмам спектакль казался прелестно наивным, есть в нем какое-то примитивное очарование. Приятно хоть раз в жизни увидеть театр ради театра, радостный ритуал, удовольствие в чистом виде.

Вернулась Розалинда в стайке девочек с зонтиками, они танцевали под «Жизнь на мрачной сцене», солировала крошечная латиноамериканка. Отец в душе Кеннета негодовал: почему партию соло не отдали Розалинде?! – но критик из «Таймс» сознавал, что для этой партии голос у его дочери слабоват.

Впрочем, все ребята оказались певцами не из лучших, за исключением «Джоя» – чистейший альт мальчика из церковного хора, исполнявший «Старик-Река», пронзал душу. Нет, подобные находки не являются счастливой случайностью – кто-то из постановщиков точно знал, чего добивается. Двенадцати-тринадцатилетние девочки уже женщины, но мальчики все еще по-детски двуполы, и это придает новый поворот сюжету пьесы, где крепкие бабы работают на своих мужиков-слабаков.

Позади Кеннета сидела симпатичная молодая мамаша. Сначала он обратил внимание на ее смех – легкие раскаты завершались резким, отрывистым вскриком. Потом, повернувшись лицом к Гретхен, краем глаза он разглядел соседку – та свирепо щурилась в его сторону. Каштановые волосы подстрижены коротко, словно у лесбиянки, но теперь и матери семейств стригутся «практично», чуть ли не под машинку.