Жизнь, учения и изречения знаменитых философов

Грамоте он учился у Дионисия, о котором упоминает в своих "Соперниках",[242] а гимнастикой занимался у борца Аристона из Аргоса — от него он и получил имя Платон ("Широкий") за свое крепкое сложение, а прежде звался Аристоклом, по имени деда (так пишет Александр в "Преемствах"). Впрочем, некоторые полагают, что он так прозван за широту своего слова, а Неанф — что за широкий лоб. Иные говорят, будто он даже выступал борцом на Истме (так пишет Дикеарх в I книге "Жизнеописаний"), занимался живописью и сочинял стихи[243] — сперва дифирамбы, а потом лирику и трагедии. Но говорят, голос у него был слабый (так пишет и Тимофей Афинский в "Жизнеописаниях").

Рассказывают, что Сократу однажды приснился сон, будто он держал на коленях лебеденка, а тот вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком: а на следующий день он встретил Платона и сказал, что это и есть его лебедь. Сперва Платон занимался философией (в Академии, затем в саду близ Колона)[244] (так пишет Александр в "Преемствах"), следуя Гераклиту; но потом, готовясь выступить с трагедией на состязаниях, он услышал перед Дионисовым театром беседу Сократа и сжег свои стихи с такими словами:

Бог огня, поспеши: ты надобен нынче Платону![245]

И с этих пор (а было ему двадцать лет) стал он неизменным слушателем Сократа; после кончины Сократа примкнул к Кратилу, последователю Гераклита,[246] и Гермогену, последователю Парменида; потом, в двадцать восемь лет (по словам Гермодора), вместе с некоторыми другими сократиками перебрался в Мегары к Евклиду; потом поехал в Кирену к математику Феодору;

оттуда — в Италию, к пифагорейцам, Филолаю и Евриту; оттуда — в Египет к вещателям (говорят, туда его сопровождал Еврипид);[247] там он заболел, и жрецы исцелили его морской водой, на что он и сказал:

Вода смывает все людское зло[248] -

и повторил за Гомером, что "все египтяне — врачи".[249] Собирался Платон посетить и магов, но не сделал этого из-за азиатских войн.

Воротившись в Афины, он поселился в Академии. Это гимнасий в роще за городскими стенами, получивший свое название от героя Гекадема, как пишет и Евполид в комедии «Невоеннообязанные»:

У Гекадема-бога средь тенистых троп…

Также и Тимон, говоря о Платоне, пишет:

Был Широчайший водителем всех — речистых глашатай, Сладкоголосый, подобно цикадам, которые в роще У Гекадема поют, испуская лилейные звуки.

"Гекадемией" (через "Ге") назывался прежде и сам гимнасий.

Был наш философ дружен и с Исократом; Праксифан описывает, как они разговаривали о поэтах, когда Исократ приехал в гости к Платону в его имение.

В походах он участвовал трижды (говорит Аристоксен): один раз — на Танагру, другой — на Коринф, третий — к Делию, где весьма отличился.

Он соединил учения Гераклита, Пифагора и Сократа: о чувственно воспринимаемом он рассуждал по Гераклиту, об умопостигаемом — по Пифагору, а об общественном — по Сократу. Диону в Сицилии он поручил купить у Филолая три пифагорейские книги за сто мин (так говорит Сатир и некоторые другие) — достатком для этого он располагал, потому что от Дионисия он получил более 80 талантов (о чем пишет и Онетор в книге под заглавием "Наживаться ли мудрецу?").

Многим он воспользовался и у Эпихарма, сочинителя комедий, переписав у него немалые части, — так утверждает Алким в четырех книгах "К Аминту".[250] В книге он пишет: "Очевидным представляется, что Платон многое говорит, следуя Эпихарму. Рассмотрим это. Платон утверждает, что чувственно воспринимаемое никогда не пребывает в своем качестве и количестве, но постоянно течет и меняется — словно отнимаешь число от того, что не имеет ни равенства, ни определенности, ни количества, ни качества.[251] Таково все, в чем становление вечно, а сущности нет. И только умопостигаемое не знает ни убыли, ни прибыли: природе вечного приходится быть всегда подобной и тождественной самой себе. Так вот, Эпихарм о чувственно воспринимаемом и об умопостигаемом ясно сказал так:

— Но ведь боги были вечно, ни на миг не отсутствуя, Всё всегда таково, как ныне, одним и тем же держится! — Что же, молвят, будто Хаос первым возник из всех богов? — Вздор! ведь и не из чего было возникнуть первовозникшему! — Значит, первого не было вовсе? — И второго не было! Все, о чем мы здесь толкуем, спокон веку таково!.. … — Ну а если к четному числу или нечетному Мы прибавим или отнимем единичку-камушек, — Разве число останется тем же? — Ясно, что изменится. — Ну а если к мерке в локоть мы прибавим хоть чуть-чуть Или хоть чуть-чуть отнимем из того, что было в ней, — Разве она останется прежней? — Нет, никоим образом. — Меж людьми мы видим то же: толстеет один, худеет другой. Так все время, так все время люди изменяются. А то, что меняется по природе, не застывая ни на миг, Непременно будет отличным от неизмененного. Вчера мы — одни, сегодня — другие, завтра будем третьими, Но никогда не одни и те же — уж таков порядок вещей.