Жизнь уместна (сборник)

Черт! Уже семь часов, а темно, как в танке… Двадцать девятый. Можно концы отдать от холода… Какой противный город этот В. Все прямоугольное… Двадцать седьмой. Я у цели… Вон в том доме жила Надежда Черкасова. Вот в эту самую дверь входила… Не-е. В лифт я не сяду. Мне надо где-нибудь покурить… Этаже на третьем… Когда кончится эта чернота? В А уже давно светло. Мне кажется, эта чернота никогда не кончится… И так противно. Когда чернота и желтый электрический свет… На нервы действует… Тетка!.. Чего ты на меня уставилась?.. Вытряхивай свои пищевые отходы и мотай… Нет. В другом месте я не могу курить… Мне здесь удобно. Правильно… Наглеть всегда удобно. Это точно… Кстати, в двадцатой квартире никто не умирал?.. Вы не в курсе. Она с достоинством удалилась, показывая Тане Елагиной возмущенную спину… Ну ладно… Встали. Потушили окурок. И пошли. Бодрым шагом… Квартира двадцать… Нажимаем на звонок… Надежда. Живая. С чего я взяла, что она умерла?.. Стоит в черной шапке и валенках… И я стою… И долго мы будем так стоять?.. Таню Елагину сейчас задушат… А вот и бабка… Ноги иксом. Тощие и жилистые. Лицо типичное для старух-алкоголиков: веки вспухшие, четко выделенные. Губы тонкие, как полоски. Черт! Кажется, эта старуха так и плюнет в лицо. Морщины так интересно стремятся к губам. Со всех сторон… Глаза потрясающие. Огромные, черные. Смотрят внимательно. Губы-полоски улыбаются, а глаза смотрят. Оценивают. Ну-ну лиса черно-бурая, сапоги – made in England… В руке «Беломор». Как баба-яга в этой синей косынке с белым горохом… Вася?! Какой Вася? Кот? Чего они смеются?.. Ага… Значит, Надя все-таки вызвала Веснухина… А че это он? Разве у них живет? Не в общежитии… А вот и сам Вася. Здравствуй, молодой человек!.. Нормально он себя представил – «так сказать, Василий». Так сказать, Татьяна… Руку жмет крепко, а в глаза не смотрит. Все хорошие люди при знакомстве смотрят в глаза… Девушка, придержите его руку. И заставьте посмотреть… Давно бы так. Табачные глаза. Пустые какие-то. Как у мальчишки-хулигана… Двадцать три года – и как пацан. Ей-богу, девятнадцати и то не дашь… Глаза пустые. А черт его знает!.. Ты не опаздываешь на работу? Еще насидимся вместе… Ну пошли, раз Вася еще не позавтракал… Сама рассказывай. Я потом… Правда! На одном заводе работаете?…А когда у вас светло бывает? В десять!.. Ничего себе. Дай-ка сюда руку! Давай, давай, давай!.. Что это за украшение? Бритвочкой?! Ладно. Потом расскажешь. Бегите на свой завод. Нет, скучно не будет… Я с твоей бабулей начну искать общий язык.

Как только за Надеждой и Василием захлопнулась дверь, Таня Елагина отправилась на кухню создавать контакт. Лидия Николаевна мыла посуду.

Таня села на табуретку, вытряхнула из головы все Надеждины оценки, губы-полоски для плевка, оценивающие глаза. Освободившееся место она заполнила доброжелательностью и услышала:

– Танечка, ты кушать хочешь?

– Нет, – приятно ответила Танечка.

– А спать? Устала, наверное, с дороги?

– Не знаю.

– Ты, видно, сама не знаешь, чего хочешь. После дороги всегда так, – рассмеялась Лидия Николаевна.

– Точно, сама не знаю, – согласилась с нею Таня.

– А где вы, Танечка, с Наденькой познакомились? Кажется, в С. Но я тебя что-то не припомню.

Татьяна приступила к осуществлению своей задачи. Каждому человеку приятно, когда с ним говорят про него, и поэтому Таня сказала Лидии Николаевне:

– А я вас помню. Только тогда вы показались мне высокой. У вас еще завивка была и маникюр…

– Да… Когда-то я за собой следила. А сейчас… Сама видишь! – Лидия Николаевна показала на синюю косынку в белый горох.

– Нам тогда было по двенадцать лет. Мы валялись в траве перед вашим домом и разучивали приемы самбо. Вы вышли и спросили, в чем причина такого дикого визга. Надя ответила, что мы учим приемы самбо, чтоб при случае можно было дать отпор бандиту. А вы засмеялись и посоветовали нам бросить это бесполезное занятие. «Никакого отпора вы не дадите, – сказали вы. – Разве что трусики придется менять».

Тут, по Таниным расчетам, Лидия Николаевна должна была засмеяться благодарным смехом за то, что ее шутка хранилась в чьей-то памяти семь лет. Но она этого не сделала.

– Да… – вздохнула Лидия Николаевна. – Я за собой следила. Всегда завивка, маникюр, шпильки. Я, Танечка, была красивая: кожа смуглая, зубы белые, глаза большие…

– Я видела. Мне Надя показывала ваши фотографии. Вы действительно были очень красивы, даже…

И опять Таня ошиблась в своих расчетах. Лидию Николаевну не тронуло, что ее красоту оценили.

– Танечка, – сказала она деловым голосом и оставила мыть посуду, – ты не заходила перед отъездом к Виктору Сергеевичу, Наденькиному папе?