Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

Майя очень любила выходить на поклоны. На нескончаемые аплодисменты она снова и снова выбегала на сцену и, если была возможность, непременно бисировала. Помню, как после очередного спектакля я, подняв край занавеса, ждал, когда она, раскланявшись, вбежит в образовавшийся проем и окажется за кулисами. Раскланялась, вбежала, отдышалась… и снова устремилась на поклон. Я же в этот момент, почувствовав, что аплодисменты затихают, опустил край занавеса, и Майя, ринувшаяся к публике, с разбегу влетела в его оборотную сторону. Она тогда страшно разозлилась на меня, вспылила, но потом, как всегда, успокоилась, не помнила обиды и даже прислала записку «Азарочка, я переживаю, что тебя обидела. Пожалуйста, не сердись, очень прошу! Целую».

Когда Майя в очередной раз возвращалась в Мадрид, на нее обрушивался шквал вопросов, жалоб и претензий, которых всегда хватало. Кому-то не дали станцевать желаемую партию, кого-то не устраивал гонорар… Разобраться с каждой жалобой Майя не могла, что просто-напросто выводило ее из себя. Языковой барьер только усугублял положение. Мне, конечно же, было гораздо легче. Изъясняясь на испанском, я мог сам решить возникшие проблемы, но занимал буферную должность, и именно мне попадало за малейшую неудачу. Майя с чьей-то подачи начала думать, что я стараюсь ее подсидеть. Каждое свое невыполненное желание она объясняла заговором и кулуарными интригами.

Одним из камней преткновения между нами стала танцовщица, которую звали Аранча. Ее отец занимал высокий пост в Министерстве культуры Испании, из-за чего Майя этой девочке очень благоволила. Своенравная и капризная Аранча требовала к себе повышенного внимания и страшно обижалась, если получала его, как ей казалось, не в полной мере. Я же не позволял себе никакого фаворитизма и уделял равное внимание всем подопечным. Оскорбленная балерина при каждом удобном случае жаловалась на меня Майе, а та, вызывая меня к себе, раздраженно восклицала:

— Ты что, не знаешь, кто такая Аранча и чья она дочь?!

Еще одним предметом наших постоянных распрей была бывшая кордебалетная танцовщица из Большого театра Валя Савина, которая занимала в труппе должность ассистента художественного руководителя. Валя, как и Майя, училась у Елизаветы Павловны Гердт и была однокурсницей Кати Максимовой. Она ассистировала мне в Штутгарте, когда я ставил «Раймонду». Там же, в Штутгарте, Валя фактически поставила за Лепешинскую «Шопениану», хотя постановщиком значилась именно Ольга Васильевна. Савина попала и в Испанию, где выполняла репетиторскую работу.

Валя отличалась довольно резким характером, поэтому, когда Майя возвращалась в Мадрид и начинала вмешиваться в проделанную без нее работу, та твердо отстаивала свои позиции. Майя в свою очередь, пользуясь высоким положением художественного руководителя, крушила все наши наработки. Разумеется, эти обстоятельства не способствовали ни рабочим, ни тем более дружеским отношениям. Майя откровенно не любила Валю. А поскольку мне приходилось больше всего работать с Савиной, автоматически доставалось и мне.

Когда двухлетний контракт Майи с Испанским национальным балетом закончился, его не стали продлевать. Собственно, речь и не шла о длительном сотрудничестве. К тому же Майя как главный балетмейстер очень дорого обходилась бюджету страны. Контракт гарантировал не только достойный гонорар, но и проживание в лучшем номере пятизвездочного отеля, а также круглосуточное обслуживание автомобилем класса люкс с персональным водителем. В прессе регулярно появлялись статьи с заголовками «Во сколько обходится Испании Майя Плисецкая?». Журналисты подсчитывали, сколько, например, стоит большой черный «мерседес», который часто стоял в бездействии. Водитель, испанец двухметрового роста по имени Карлос, всякий раз, задавая Майе вопрос «Я Вам понадоблюсь еще?», получал в ответ: «Подождите, я еще не знаю».

Будучи натурой спонтанной, Майя практически никогда не могла спланировать свое время. Водитель ждал часами, а часы простоя стоили денег…

После отъезда Майи из Испании я еще некоторое время оставался в театре. Давал классы уже под руководством Начо Дуато, которого, к слову сказать, сам предложил Майе пригласить в театр. Почему именно его? Я прекрасно знал, какое количество способных испанских танцовщиков, не сумев найти работу на родине, уезжают за границу. И мне казалось логичным и правильным появление в театре испанского хореографа, с которого началось бы формирование на сто процентов испанской труппы. Ведь в Испании обязательно должен был быть свой балет, такой же как в «Ла Скала» или в «Гранд-опера». При разработке плана на новый сезон я вспомнил о Начо Дуато, своем ученике из школы «Мудра», который в то время жил и работал в Голландии.