Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

Предложения сыпались на Бежара как из рога изобилия. Оставшегося без театра гения мечтали принять у себя многие страны, в том числе Франция и Италия. Но наиболее бурную деятельность по привлечению Мориса Бежара развернула Швейцария. Предприниматель и меценат Филипп Брауншвейг вместе со своей русской женой Эльвирой, бывшей балетной танцовщицей, еще в 1973 году на собственные средства организовали конкурс «Prix de Lausanne». Стоит ли удивляться, что Брауншвейг решил сделать все, чтобы заполучить Бежара для Швейцарии. Он уговорил швейцарцев не только предоставить Морису субсидию, но и построить здание с репетиционными залами. Я думаю, в этом серьезном предпринимателе, продолжателе швейцарской часовой династии, жил несостоявшийся танцовщик, который иногда давал о себе знать. Частенько при встрече Брауншвейг не упускал возможности продемонстрировать мне свой голеностоп со словами: «Посмотри, какой у меня замечательный подъем!»

Окончательное решение о дальнейшей судьбе труппы принималось в 1987 году в Ленинграде, где она в то время гастролировала. После одного из спектаклей, поздно ночью, Бежар собрал танцовщиков, чтобы объявить о своем решении и предложить всем желающим отправиться с ним в Лозанну. Больше половины труппы, ее основной костяк изъявил желание следовать за своим мастером, и в Лозанне началась новая жизнь, почти такая же обеспеченная, как некогда в Брюсселе.

Вспоминаю, как еще в середине 1970-х годов, в мою бытность у Ролана Пети, я был приглашен Брауншвейгом на конкурс «Prix de Lausanne»

в качестве члена жюри. Из Марселя я прилетел в Лозанну, любовался этим прекрасным городом, и у меня мелькнула мысль: «Какой чудный город для жизни!» Но в Лозанне не существовало ни школы, ни труппы, и, конечно, тогда мне и в голову не могло прийти, что мысль может материализоваться!

Первое время, пока у труппы не было постоянной площадки, репетиции велись в разных студиях. Но вскоре за театром Beaulieu было отстроено большое помещение, состоявшее из четырех просторных залов. Чтобы организовать на новом месте школу, не выходя за рамки бюджета, Бежар существенно сократил труппу. На сэкономленные деньги была организована школа «Рудра».

Труппа Мориса Бежара всегда была многонациональной, она объединяла югославов, японцев, аргентинцев, бразильцев, испанцев… Восемнадцать — двадцать национальностей одновременно. Отсюда и название труппы — «Балет ХХ века». Это делалось не специально, просто национальность не имела для него значения, если речь шла о настоящем таланте. Кастинги мы проводили в каждом городе, куда приезжали с гастролями. Когда кто-то уходил, освободившиеся места тут же заполняли новички. Состав труппы менялся в год примерно на четверть. Для европейских театров такая текучка — обычная практика, к которой мне поначалу было непросто привыкнуть. Ведь во времена Советского Союза если артист оседал в какой-то труппе, то, вероятнее всего, оставался в ней навсегда. У Бежара все наоборот. Люди приезжали в Лозанну, ютились на съемных квартирах, пробовали работать с Морисом и, если что-то не складывалось, без промедления отправлялись восвояси. Регулярное обновление труппы не только привносило свежее дыхание в работу театра, но и заряжало энергией самого Бежара. В одном из интервью я даже как-то назвал его в шутку вурдалаком, питавшимся новыми идеями, новыми веяниями, новыми талантами… Несколько лет назад я встретил в Лозанне балерину, которая раньше танцевала у Бежара в Брюсселе, когда я только туда прилетел. Передо мной стояла этакая старушечка в очках. Я даже не сразу узнал ее:

— Софи, это ты?!

Уйдя из труппы, она как будто сошла с корабля вечной молодости. Потом, встречая многих бывших танцовщиков Бежара, я поражался, как они сдали за последнее время. А сам он, окруженный молодежью, практически не менялся. Я не помню рядом с ним стариков. В свои семьдесят пять — восемьдесят лет Бежар хорошо разбирался в современной музыке, любил джаз, бывал в ночных клубах… Любое проявление современного искусства вызывало у него живейший интерес. Так, однажды в Лионе Бежара настолько восхитил уличный исполнитель брейк-данса, что он пригласил его участвовать в новом спектакле.

Мориса привлекала молодость. Как-то он привез из Аргентины девятнадцатилетнего Октавио Стэнли, который мечтал танцевать, как в свое время Хорхе Донн. Октавио был красавцем с очаровательной улыбкой и несомненным обаянием. Но меня страшно раздражала его несобранность в классе, вызванная употреблением наркотиков. Однако Бежар верил в Октавио и говорил:

— Азарий, за два года мы должны сделать из него великого танцовщика!