Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Ушлые уголовники, через вольнонаемных, что служили в лагере на административно – хозяйственных должностях, жили в поселке и свободно входили – выходили из лагеря по пропускам, затарились несколькими бутылками водки. Эти бутылки припрятали под досками пола, чтобы внезапный шмон – обыск, иногда проводимый охраной, не лишил их драгоценной выпивки по случаю приближения срока освобождения на целый год.

Прораб и охрана тоже торопились по домам, и потому смена закончилась раньше обычного и уже в девять часов все зэки были по своим фалангам.

Наступила ясная морозная ночь. Холод крепчал и немногие уцелевшие на территории лагеря сосны и лиственницы потрескивали корой, что свидетельствовало о морозе за тридцать градусов. В бараке было тепло от двух раскаленных докрасна буржуек, куда регулярно подбрасывались новые поленья. Только по углам и по стенам вдоль пола местами серебрился иней – горячий воздух от печей достигал углов успевая остыть, и был не в состоянии растопить эту изморозь.

В середине барака устроили общий стол, куда зэки стащили все припасы, что сберегли в домашних посылках или приобрели в лагерном магазине. Надо сказать, что у многих зэков водились деньги: кому-то присылали переводы из дома, но большинство получало наличные из своей зарплаты.

Если выполнялась норма, то зэкам полагалась зарплата, часть которой высчитывалась за содержание в лагере, а из оставшейся части можно было получить 100 рублей на руки и потратить их по своему разумению в лагерном магазине. Оставшаяся часть зарплаты зачислялась на личный счет зэка, деньги с которого выдавались при освобождении из лагеря. Всего зарплата составляла обычно 300-600 рублей – вполне приличные по тем временам деньги, если учитывать, что начинающие учитель и врач получали примерно столько же.

Уголовники достали спрятанную водку и разлили её по кружкам всем желающим, – каковыми оказались все обитатели барака. Время подходило к полночи, воспитатель сказал короткий тост о том, чтобы им всем дожить до свободы, а если повезет, то и досрочно.

Он намекнул, что им, воспитателям, говорили на курсах политпросвещения, о разработке в новом году новой Конституции СССР и если она будет принята, то обязательно будет амнистия и возможно многие з\к их барака могут попасть под эту амнистию.

З/к послушали этот тост, посмотрели на часы, которые были у некоторых, и аккурат в полночь выпили водку из своих кружек и быстро принялись опустошать стол с едой – закуской. Водки хватило ещё на один разлив, который выпили молча, каждый загадав про себя что– то своё.

Стол мгновенно опустел и зэка разошлись по своим кабинкам, а уголовники устроили игру в карты на интерес или на исполнения желания выигравшего: это разновидность рабства, когда проигравший должен выполнить желание выигравшего, даже если это будет грозить смертью. Впрочем, воспитатель пресекал такие ставки в игре, и обычно играли в деньги под будущую зарплату или под посылку из дома.

Иван Петрович в этих играх не участвовал и вместе с Мироновым ушел в свою кабинку где, улегшись на нары, стал, размышлять о том, что принесет ему этот наступивший, Новый 1936-ой год: – Хуже года минувшего, когда его осудили ни за что, ни про что, на десять лет лагерей – этот новый год точно не будет, а там глядишь, если удастся колонизироваться, то и совсем жизнь может наладиться здесь на Дальнем Востоке, где людей мало совсем, а значит и мало людской подлости, зависти и предательства.

Он давно заметил, что там, где людей меньше, а пространства больше, люди живут дружнее, держатся друг за друга, помогают и сочувствуют другим, потому что сами зависят от природы: если ты сегодня оттолкнешь другого, то завтра, быть может, и он не придёт тебе на помощь в трудную минуту и в безлюдном месте.

– Поселиться бы с Аннушкой и младшими сыновьями где-нибудь здесь в небольшом сельце казацком, где все знакомы и уважают учителей и там спокойно доживать отпущенный век вместе с подрастающими детьми, думал Иван Петрович, расслабившись от пары глотков водки с непривычки.

С самого ареста было не до водки, да и дома, прежде, он употреблял её чисто символически по праздникам, в отличие от царя Николашки, который ежедневно за обедом выпивал три рюмки водки и которого Иван Петрович считал полным ничтожеством и виновником всех бед, что обрушились на страну и на него лично.

– Надо будет зайти в отдел колонизации и справиться насчет моего ходатайства, решил Иван Петрович сквозь свои мечты о свободной и благополучной жизни на поселении.

– Что, Иван Петрович, затаился в своем углу? – вдруг спросил Миронов, приподнимаясь на нарах. – Небось, вспомнил новогодние праздники в своей барской усадьбе? Наверное, и ёлку наряжали, и до поздней ночи застолье длилось, а теперь вот здесь в лагере впервые Новый год встречаешь зэком, как тебе это нравится?