Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Иван Петрович купил два отреза сукна, сунул их в вещмешок, расплатился с приказчиком и спросил, где здесь поблизости можно купить валенки: в офицерских сапогах, что были на нем, отправляться по морозу в дальний путь было весьма опрометчиво – можно было отморозить ноги и даже лишиться жизни: ясное небо сулило усиление морозов, хотя и сейчас было, видимо, далеко за двадцать градусов.

По совету приказчика, он отыскал лавку, где продавались валенки-самокаты, прикупил к ним овчинную телогрейку, переобулся, подстегнул под шинель телогрейку, и вполне готовый к долгой морозной дороге, направился в сторону тракта, что вёл к городу Токинску –цели его странствий после демобилизации.

Ему повезло. Выйдя на тракт, он почти сразу встретил санный обоз, направлявшийся в аккурат к месту назначения Ивана Петровича. После недолгого торга за проезд, возница, крестьянин в нагольном полушубке, валенках и овчинном треухе, указал ему место в розвальнях, он присел с краю на охапку сена и обоз тронулся в путь под стук лошадиных подков по обледеневшему накатанному тракту, поскрипывая полозьями саней на смерзшихся сугробах снега, кое-где переметавших санный след.

В санях, кроме Ивана Петровича, сидел, сгорбившись солдат – видимо тоже демобилизованный, как и он, а между возницей и попутчиком возвышалась добрая копна сена, из-под которого виднелись три мешка – видимо с зерном.

Солдат, увидев нового ездока, хмуро молвил:

– Что, ваше благородие, кончилась ваша власть, теперь в глушь тикаете, надеясь отсидеться и укрыться от людского гнева? Только и там, в глуши, мы достанем вас, кровопивцев, и посчитаемся за ваше барство и смертоубийство на войне! Большаки, как сказал их товарищ Ленин, не дадут поблажки благородиям и спросят сполна за людские страдания с помещиков и капиталистов. Я сам об этом слышал в Петрограде, откуда и добираюсь в своё село, чтобы там тоже установить Советскую власть и отобрать землю и имущество у кулаков и лавочников.

– Вековая вражда между сословиями начинает разгораться, – подумал Иван Петрович, – если так дело пойдет и дальше, – начнется резня между людьми: одни захотят сохранить свою власть и состояние, а другие начнут отбирать имущество состоятельных в пользу обездоленных, а там, где передел собственности, там всякие проходимцы и авантюристы объявятся и жди тогда большой крови людской, – решил он про себя, но вслух, примирительно проговорил:

– Я, гражданин,(в одном из декретов Советской власти, где отменялись сословия и классы, говорилось, что теперь все люди равны между собой и друг к другу следует обращаться «гражданин» или «товарищ», и Иван Петрович воспользовался этим обращением) «вашим благородием» год назад, на фронте стал называться, а по профессии учитель и учил крестьянских детей грамоте в Могилевской губернии, – объяснил Иван Петрович и в подтверждение своих слов расстегнул шинель и овчину и показал солдатский Георгиевский крест второй степени, что всегда носил на груди и весьма гордился этим знаком отличия.

Солдат, увидев этот крест, что-то буркнул, сплюнул в сторону и замолчал отвернувшись: сказать ему было нечего. – Три креста Георгиевских случайно солдату не получить на фронте, и офицер этот, видимо, храбрый фронтовик, хотя по масти видно, что не из простых будет. И то сказать: учитель и у него на селе уважаемый человек, а потому лучше промолчать и поразмышлять, как он будет соседей, кулаков – мироедов, лишать имущества, – подумал солдат, почему и замолчал, отвернувшись.

Однако разговор продолжил возница, которому тоже захотелось перекинуться словом-другим с попутчиками: не глядеть же молча всю дорогу в лошадиный зад – людская душа требует разговора.

– А что за нужда, послала вас, господин учитель, в наши места? – поинтересовался возница, который подслушал разговор Ивана Петровича с солдатом и теперь намеревался его продолжить.

– Какой я тебе господин! – возразил Иван Петрович, – сказано же тебе, что нет нынче господ, новая власть отменила сословия.

– Так у нас на селе завсегда учителя господином величали: не по барству, а из уважения – пояснил возница. – Мой сынишка младшой, Ванькой кличут, второй год в церковно-приходской школе обучается письму и грамоте учителем нашим Степаном Ильичем – как же мне учителя за это господином не звать? – удивился возница и продолжил: – В наши места при царях сюда каторжников на поселение ссылали, а вы самостоятельно едете, но по говору, видать, не из этих мест будете.

– К жене еду, дочку она родила, – охотно и громко отвечал Иван Петрович, чтобы солдат тоже услышал и освободился от злобы, что переполняла его хилое озябшее тело.

– Сам-то я из Могилевской губернии буду, – продолжал Иван Петрович, – война занесла в эти места, потом в Иркутске служил и вот теперь по демобилизации еду в Токинск, и надеюсь снова заняться учительством: новому государству, как говорят большевики, нужны грамотные люди, чтобы строить сообща новую жизнь, где не будет богатых и бедных и все будут жить своим трудом, – повторил он лозунги большевиков, слышанные им в Ачинске.