Жизнь в янтаре

С этой точки зрения интересно проанализировать сборник А. Мирера, точнее «Дом скитальцев», бесспорно лучшее произведение писателя. Знамо дело: плохие космические оккупанты, хорошие земные партизаны, замечательное подрастающее поколение и просто превосходные — конечно же! — чекисты.

Вопрос не прост: поступиться ли самостийным технологическим варварством (моральное превосходство априорно), чтоб приобрести бессмертное рабство. Само собой разумеется, что альтернативы нет. Это к тому как мы сами любим прогрессорство и интернациональную помощь. Одним словом, приятнее, когда мы, а не когда — нас.

Нетрудно поверить в духовное превосходство детей над взрослыми, а вот во всеумении компетентных органов позволю себе усомниться. Всемогущество — безусловно, не раз продемонстрировано, а компетентность основывалась лишь на легкости манипулирования такими мягкими, слабыми и боящимися мучений людьми — тут и знать ничего особенного не нужно кроме как когда наорать и где прижечь. «Тоже мне, бином Ньютона!»

Одно несомненно — пришло время раздачи слонов и материализации духов, то бишь премий. Куда совку податься без побрякушек, табели о рангах — и сам грешен. Только мне как-то ближе антипремия: такое же загадочное жюри, церемониал, призы — все как у взрослых. За кандидатами дело не станет.

В жанре фэнтези хорошо пойдет С. Иванов. Лично мне хочется увидеть прочитавшего до конца «Ветры империи» и чтоб пересказал содержание. Своими словами и внятно. В отличие от оригинала. Номинация же будет именоваться «Прыг-трах-бах!». Макет приза: мускулистый мачо, разнообразно нанизывающий в прыжке врагов и красавиц. Нержавейка, железобетон, натуральный размер, самовывоз.

Промышленную фантастику достойно представит В. Савченко — композиция «Апофеоз познания»: два совокупляющихся скелета на фоне раскуроченных кишек матери-природы. Прилагается освинцованный скафандр и счетчик Гейгера.

Три источника и три составные части современной фантастики

При всех жалобах на судьбу и у Кассандр бывают оргазмы — чувство глубокого удовлетворения при произнесении слов «Я же говорила!». Не всегда, правда, понятно было ли видение или того пуще — реальность восприняла предположение и сорганизовалась согласно ему. Расследование сего феномена завещаю д-ру Кацу, а сам лишь могу констатировать, что всё высказанное полтора года назад сбылось.

Как и «французский социализм», турбореализм на практике оказался не вполне доношенным и жизнеспособным, как и фаланстеры Сен Симона и Фурье. В отличие от реализма, турбореализм оказался неспособен адекватно воспринять и отобразить окружающую действительность. При всем неприятии прошлого, средний турбореалист ничего другого себе представить и ощутить не может; крот беспомощен на дневной поверхности, его органы чувств не приспособлены к ней.

Когда иерархии рухнули и исчезла злобная, жестокая, мстительная, но организующая сила — всё стало возможно и позволено. Место веры или антиверы заняло суеверие или, точнее, всеверие. Там, где нет Бога — какой бы он ни был — правит бал сатана. Зачем логика, связность, закономерность — дьявол предъявит нам дивный новый мир. В этой зыбко-миражной вселенной всё будет доказано и разъяснено — пусть с помощью Атлантиды и черной магии, теории полой Земли или космического льда — не важно. Главное, мы будем оправданы. Нет на нас вины, ибо были лишь влекомы общим течением. Бог, как и обещал, выплюнул нас — не горячих и не холодных, что ж мы не виноваты, что оказались на стороне сатаны.

Реализм и турбореализм как зеркало и зазеркалье, с той лишь разницей, что последний пытается существовать при отсутствии объекта. Если литература занимается оправданием рода человеческого в целом, то турбореализм оправдывает в первую голову самого автора: слаб, мал и вообще ни при чем, так, гулял мимо. Нужно переждать смутное время, а там героические комитетчики или Конаны-цивилизаторы наведут тишь да гладь: «вот приедет барин, барин всё рассудит». Это к развитию идеи «доброго царя» в конце ХХ века в России.

К певцам современной «твари дрожащей» можно отнести Геворкяна, Лазарчука и Столярова. Любителей потрепетать и пошарахаться — милости просим. Впрочем, и это село не стоит без праведника — подгнивающее, хотя и обильно украшенное премиями-амулетами, древо турбореализма дало побег «этического мистицизма». Читавшие Экклезиаста в курсе, что все в мире повторяется, а успевшие услыхать о Марксе знают, как именно это происходит. Как это ни печально, Монтень возвращается к нам Рыбаковым и Веллером; печален не факт возвращения, а то, КАК оно происходит. Искренность, безусловно важное и благородное качество, но никак не определяющее общую ценность произведения. Попытка этического объяснения и дальнейшего переустройства мира прекрасна, но само благое намерение не делает ни «Трудно стать богом», ни «Самовар» полноценными литературными произведениями. Самые напряженные размышления о нравственном выборе не являются залогом не только талантливости, но и элементарной читаемости книги.