Жизнь в «Крематории» и вокруг него

Нешуточность молдавских экономических трудностей заставила меня и организатора концертов Славу Дынго буквально выкраивать каждую копейку. Чтобы снизить расходную часть предстоящих гастролей, пришлось расселять группу по частным квартирам – как вы понимаете, это не самый удобный для проживания вариант. Но, как бы то ни было, настал миг, когда поезд, увозивший группу в Молдавию, стартовал с Киевского вокзала.

Ехали как всегда весело. Слава богу, не так «весело», как в Северодвинск. Выпивали. С нами поехала старая приятельница Армена Дарья (его будущая вторая жена), что отрадно разнообразило компанию и заставляло всех быть более собранными и культурными. В пути произошли две истории: одна веселая, другая печальная. Посыл и для первой, и для второй дал проводник нашего вагона. Этот странный персонаж был абсолютно завернут на идеях общества «Память» и персоне его предводителя Дмитрия Васильева. Из его уст постоянно сыпались сентенции о жидах и прочих иноверцах. У нас не было знакомых в рядах «Памяти», поэтому мы растерялись и, к сожалению, не послали проводника куда следовало сразу. Правда, первая история скорее развеселила всех нас. В какой-то момент я вдвоем с Дарьей вышел в тамбур перекурить. Откуда ни возьмись появился проводник и снова начал «загружать» нас своими «понятиями в национальной сфере». А надо вам сказать, что в нашей славной столице, видимо, проживает мой двойник, вхожий в число завсегдатаев тусовки «Памяти». Почему я так решил? Да потому, что проводник обращался ко мне так, будто время от времени пересекался со мной в тех кругах. В какой-то момент он прямо сказал, что видел меня в штабе у Васильева. Я не стал разубеждать его в том, что он с кем-то перепутал меня. Наоборот, я даже немного поддакивал ему поначалу. Но вскоре наступило время разыграть его. Дождавшись паузы в его антисионистской лекции, я заявил, будто Дим Димыч (я где-то слышал, что именно так Васильева называют соратники) в настоящий момент рассматривает вариант новой «партийной» концепции, которая видит в евреях союзников общества «Память». Проводник лишился дара речи, Дашка давилась от смеха, стараясь не «расколоться», а я продолжал фантазировать. Вернувшись в купе, мы в красках передали – насколько нам позволял прорывающийся хохот – весь разговор с проводником вагона.

На одной из следующих остановок Григорян и еще несколько наших вышли размять ноги, а по возвращении Армен начал активно возмущаться очередными антисемитскими речами проводника: во время загрузки в вагон тот успел вновь выплеснуть кучу гадостей. Серега Третьяков, выросший в простой среде, в народе, которому годами, еще при царизме, внушался постулат «бей жидов, спасай Россию», не понял, о чем идет речь, и вякнул под руку подвыпившему лидеру что-то типа: «И нам без евреев только лучше будет!». Григорян, изумленный подобной противофазой собственного бас-гитариста, не сдержался и при всех обидел Серегу (не буду уточнять как именно). В общем, через несколько минут мажорный настрой компании был полностью нарушен. Серега покинул купе, а следом за ним по одному – якобы чтобы покурить – стали разбредаться и другие участники группы. Настал миг, когда в купе с Арменом остались только трое: Дарья, я и оператор группы Сергей Овсянников. Причем вся эта троица пыталась объяснить Армену, что он совершает ошибку. Ну погорячился, с кем не бывает! Но ведь исправить оплошность проще простого. Даже прощения просить не надо, выпей с Третьяковым и скажи что-нибудь типа: «Ладно, Серега! Всякое бывает». Но Григорян заерепенился: «А чего он евреев оскорбляет? А как же наш друг Мишка Россовский?». Тут я и сказал Армену, что Россовский здесь ни при чем, и что он сам (Армен) в горячие моменты тоже допускал отнюдь не безобидные слова в адрес того же Мишки. Но, как я уже говорил, не каждый умеет исправлять свои оплошности или хотя бы признавать их. И я тотчас услышал от Григоряна, «что слишком разговорился и сам могу в два счета вылететь из группы». Всему есть свой предел, и я сказал:

– Зачем же вылетать? Я могу покинуть «Крематорий» свойственным для человека способом, то есть уйти ногами!

После этого я «стрельнул» у Овсянникова сигарету и вышел в тамбур. Там было жутко накурено: с момента ухода из купе все смолили одну за другой и обсуждали происшедшее. Причем абсолютно все – Мурашов, Россовский и Сараев – были единодушны и расценивали оскорбление Третьякова как нечто недопустимое. Но больше всех неистовствовал Серега, который хотел идти собирать вещи и выходить на ближайшей станции для возвращения домой.

Такая резкая позиция никого кроме Сереги не устраивала, и все наперебой уговаривали его одуматься. Я тоже включился:

– Серега, ты едешь выступать не для Армена, а для кишиневской публики. Тебя ждут! И, кроме зрителей, ты подведешь всю группу. Отыграй концерты, и, если к тому моменту ты не изменишь своего решения, я постараюсь отправить тебя в Москву самолетом.