Читаем Жизнь в «Крематории» и вокруг него полностью

Б: Прежде чем я отвечу на твои вопросы, я хочу сказать следующее. Предыдущий, начальный период развития «Крематория» – по закону диалектики – являлся периодом накопления количества, которое должно было перейти в новое качество. С выпуском «Комы» или чуть раньше и произошел этот качественный скачок. Ведь одним из основных направлений моей деятельности являлась работа, проводимая для официального признания полного названия группы, уход от этого «Крема…» с тремя точечками. Вначале упоминание полного названия «Крематорий» стало возможным на афишах…

Т: Я помню опубликованное в газете письмо какого-то пенсионера, возмущенного такой свободно висящей на улице афишей.

Б: …Потом полное название группы стало изредка мелькать в наиболее смелых средствах массовой информации. К тому моменту, о котором мы говорим, название уже преодолело ханжескую недоговоренность и почти всеми стало употребляться полностью. В частности в журнале «Аврора» группа проходила уже как «Крематорий». И это тоже являлось косвенным свидетельством того самого качественного скачка. Таким образом, у группы сложились все предпосылки к мощному рывку вперед. Для успешности такого рывка нужно было решить лишь две проблемы: во-первых, повысить профессиональный уровень, который до того был крайне низким, и, во-вторых, серьезно заниматься обширной концертной деятельностью для дальнейшей популяризации команды. Ну и конечно, время от времени необходимо было выпускать новые хорошие альбомы…

Т: Ты не ответил на прямо поставленный мной вопрос. Что произошло в «Крематории»?

Б: Как конкретно разрыв произошел, я рассказывать не собираюсь. Как все произошло – не имеет принципиального значения. А почему это произошло, я расскажу. Более того, я считаю, что этот разрыв был предопределен.

Т: Но ты же говорил, что между тобой и Григоряном не было ни ссор, ни споров?

Б: Да, я еще раз подчеркиваю, что мы не ссорились, по крайней мере я этого не помню. А разрыв был предопределен, как любой разрыв, когда появляется нечто, что уже можно делить. До этого делить было просто нечего, и вдруг у «Крематория» появились некие перспективы, которые вскоре должны были материализоваться во вполне осязаемые блага. Неминуемо должен был встать вопрос, кому достанется большая доля или вообще «вся доля». Можно выразиться и по-другому: двум медведям в одной берлоге не ужиться!

Т: Я правильно понимаю: Григорян ни с кем не захотел делить грядущий крематорский урожай, в том числе и со своим постоянным союзником в твоем лице? Он нашел предлог и уволил тебя из группы.

Б: Я категорически протестую против формулировки «был уволен». Я ушел. Меня никто не нанимал на работу.

Т: А почему ты ушел?

Б: Вот это – совсем другой вопрос. До того момента, когда произошел этот разрыв, я даже не подозревал, что ситуация уже зашла так далеко, что пора уже делить то, что можно определить как лидерство, влияние или славу. А ушел я по причине того, что разрыв этот произошел в такой подлой форме, что ни один нормальный человек после этого не подает руки и просто прерывает отношения.

Т: Я все время хочу конкретизировать твои обтекаемые ответы. Значит ли сказанное тобой, что Григорян преступил некие моральные критерии, что было абсолютно несовместимо с твоими этическими принципами?

Б: Естественно, да. Я ушел не потому, что поспорил с ним: как мы будем делить власть в группе или деньги от концертов. Ничего подобного не было вообще. Просто Григорян меня оскорбил, причем сделал это публично.

Т: Но вы же могли помириться. В конце концов, он мог просто извиниться перед тобой, и инцидент был бы исчерпан. Ведь вы были не только соратниками, но и друзьями – вместе проводили свободное время. Наконец, вы вместе «выдавили» из группы Виктора Троегубова.

Б: Тем больший шок я испытал. Именно потому, что мы были друзьями и соратниками. Я не ожидал этого удара. Это сейчас мы стали взрослыми и мудрыми, сейчас говорим: «боже, избавь меня от друзей, а от врагов я сам избавлюсь». Так вот, Григоряна я всегда считал своим другом, и не ожидал подобного с его стороны. Это стало просто ударом в спину. Долгое время я находился просто в состоянии шока. Если на улице ко мне подходит шпана и говорит что-то, я могу адекватно реагировать и постоять за себя. А когда удар в спину наносит друг, просто теряешься. Вот и все. Я подозревал, что рано или поздно какие-то противоречия могут возникнуть. Но я никогда не мог даже представить, что все произойдет в такой гнусной форме.

Т: Неужели такой вроде бы прагматичный человек, как ты, мог быть столь неисправимым идеалистом?..

Б: Всегда таким был!

Т: …А Григорян оказался совсем не похожим на идеалистичную фигуру этакого «неприспособленного» героя своих песен, наоборот постоянно тянул одеяло на себя и использовал всех окружающих, в том числе и тебя? Как ты думаешь, он оскорбил тебя намеренно или случайно?

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное