Читаем Жизнь в «Крематории» и вокруг него полностью

Незадолго до того в Нижнем Новгороде выступал Гребенщиков, и Алексей договорился по поводу выступлений «Крематория». Вообще, ехать по проторенному пути всегда проще. Все вопросы решены, остается только выступать. Мы играли два концерта – 23 и 24 февраля. Оба они прошли в пафосном филармоническом зале, расположенном в нижегородском Кремле. Нижегородская филармония сделала исключение лишь для Гребенщикова и «Крематория». Чтобы не подрывать оказанное доверие, мы сделали акцент на акустическую часть программы, что именно в этом девятисотместном зале, рассчитанном на исполнение классической музыки, было единственно верным решением. В результате все: и публика, и устроители, и группа остались довольны…

7 и 8 марта «Крематорий» выступал в Тамбове. Опять сольные концерты, опять тысячный зал, опять слабенькая провинциальная аппаратура. Пожалуй, Тамбов отличался от других российских городов еще большей разрухой и отсутствием каких-либо перестроечных перемен. Конечно, судить об этом, попадая в город лишь на несколько дней, к тому же в качестве гастролера, очень сложно. Но есть некие необъяснимые показатели, этакие лакмусовые бумажки, ориентируясь по которым можно с большой долей точности вынести подобное мнение. Мне показалось, что даже дни женского праздника не отдалили тяжелых проблем тамбовчан. Поэтому совершенно не хотелось задавать им праздных вопросов по поводу этимологии понятия «тамбовский волк».

Кстати, именно Международный день 8 марта стал основной темой интервью местной журналистки. Внимание любой периферийной прессы к заезжим гастролерам традиционно, но в подходе тамбовского работника пера и диктофона сквозила столь несокрушимая основательность и серьезность, что нельзя было не разразиться каким-либо розыгрышем. В честь проходившего праздника я прочел ей целую лекцию (и это была стопроцентная импровизация) про «теорию сперматозоида». Девушка была сокрушена фундаментальностью измышлений и приняла все за чистую монету. Спустя некоторое время ко мне попала газета, где приводились цитаты из моего рассказа…

Кстати, я очень хорошо запомнил одно существенное (для меня) событие, произошедшее в гостиничном номере в Тамбове. Когда удовлетворенная количеством собранного материала (только литературного свойства) журналистка ушла, мы с Григоряном остались наедине. Вся банда куда-то рассосалась, видимо все отмокали в номерах, готовясь к вечернему выступлению. Мы начали вслух размышлять о ближайших перспективах группы. Зашла речь и о студийных планах, и тут Армен сразил меня странным заявлением. По его мнению, мои новые песни не вплетались в концепцию следующего альбома «Крематория», а потому он советовал мне издавать собственные песни на моих новых сольниках. Называя вещи своими именами, он как бы сообщал мне, что больше моих песен на альбомах группы не будет. Причем говорилось это по отношению к материалу любого качества, какой бы я ни предложил. Все его слова о том, что я, как и он, являюсь идеологом группы, которые он сказал мне в феврале 1991 года в момент моего возвращения в «Крематорий», оказались просто словами. Времена, в которые мы не зарабатывали за свои записи ни гроша, остались в прошлом. Армен Григорян как основной автор группы начал получать все возрастающие гонорары, и это становилось для него во главу угла. Делиться с кем бы то ни было он не собирался. Его старый приятель Виктор Троегубов, единственный, кто в начале 80-х разделил с ним все трудности начального этапа и боевого пути, включая финансовые затраты на запись двух первых альбомов, в его понимании становился конкурентом. На наиболее успешном когда-то альбоме «Крематорий II» наше авторство делилось ровно пополам. Сейчас, когда речь шла о совсем других соотношениях (одна-две моих песни на альбом), Армена не устраивал и подобный расклад.

Не могу и не хочу объяснять вам, каково было мне услышать все это. Но и тогда «Крематорий» был слишком большой частью моей жизни, а потому я не смог в тот момент сделать единственно правильный шаг и покинуть группу. Я решил более плотно заняться директорством, сделав это основным направлением своей деятельности. Мой старый соратник вытеснил меня из творчества – я решил заняться бизнесом. Правда сольный альбом я все равно хотел выпустить. Ведь как пел Александр Розенбаум: «Стихи стучатся в мир доверчиво и властно…». Я был обязан записать уже сочиненные песни. Но Армен и здесь подставил мне ножку, заявив, что я не могу приглашать на свои сольники музыкантов «Крематория». Я тут же спросил у него, а как же быть с Андреем Мурашовым, который раньше работал со мной в группе «Дым» и был приведен в «Крематорий» мной? По мнению Григоряна, Андрей в данный момент ничем не отличался от других участников группы, иначе говоря – он против его сотрудничества в моих проектах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное