Жизнь в «Крематории» и вокруг него

Я еще надеялся, что все обойдется. Заставил всех еще двигающихся укладываться спать. В этот момент любой поездной вор мог грабить «Крематорий», одновременно громко распевая песни, – никто бы не очухался. Поэтому я растолкал Мурашова и попросил его закрыть купе изнутри. Он обещал мне это, перемежая слова счастливым смехом идиота. Через несколько минут я подошел к двери купе и спокойно распахнул ее – все спали. Лишь с третьей попытки удалось добиться, чтобы дверь была закрыта и заблокирована на защелку. Я пошел в свое купе, закрыл дверь и через какое-то время тоже заснул. К тому моменту часы показывали лишь начало седьмого…

Проснулся, а точнее очнулся, я от удушья. И лишь только открыл глаза, как их нестерпимо стало щипать. Со своих полок поднимались столь же недоумевавшие ребята. Дверь в купе была приоткрыта, но ограничитель не давал ей открыться дальше. «Немедленно откройте двери!» – грозно командовали из коридора. В подобной ситуации вряд ли стоило упрямиться, и кто-то из нас открыл защелку. В тот же миг в купе ворвались люди в противогазах и начали метелить нас руками, ногами и дубинками. Полуодетые, мы пытались прикрывать голову и другие наиболее уязвимые места, но, боюсь, это получалось не слишком хорошо. Через пару минут, дав выход своей кровожадности, менты – а это, конечно, были они – закончили избивать нас и приказали в одну минуту собрать вещи и выйти из вагона. Никаких слов они не слушали, напротив любой звук сулил говорившему лишний удар. Менты торопились – поезд стоял на станции Вологда чуть больше пяти минут. Уже к середине этого срока, через три-четыре минуты после начала антитеррористической милицейской операции, мы выходили из вагона. На перроне на тридцатиградусном морозе переступал с ноги на ногу, без куртки и в одних носках, наш звукооператор Сергей Овсянников, первым вышвырнутый из вагона. Он тут же надел вынесенные вещи, и нас повели к зданию вокзала, где находилось отделение транспортной милиции. К этому моменту Андрею Мурашову свернули на бок нос, Григоряну разбили лицо и поломали очки, Серегу Третьякова, которого невозможно разбудить сразу, просто огрели несколько раз по спине резиновой дубинкой. Один из ударов попал ему по нервному окончанию на локте, после чего он долгое время ощущал боль в руке. У меня тоже было разбито лицо, кроме того, тщетные попытки увещевать милиционеров подарили мне несколько ударов ногами по туловищу…

Если в самом начале избиения никто из нас еще ничего не понимал – со сна и от действия слезоточивой «Черемухи», то сейчас уже мысли удалось как-то систематизировать. Несмотря на то, что мы вели себя не лучшим образом, действия ОМОНа были явно неадекватными правонарушению. Что касается применения слезоточивого газа в пассажирском вагоне как ответ на заблеванный коврик – это, вообще, ни в какие ворота не лезет, а с точки зрения правомерности применения является противозаконным…

Нас ввели в помещение милицейского пункта, и навстречу поднялся немолодой дежурный в чине старшины. Считая себя наиболее дееспособным (как наименее выпивший), а также являясь директором группы, я произнес старательно заготовленную фразу: «Товарищ старшина! Мы – музыкальный ансамбль из Москвы. То, что нас в столь грубой форме сняли с поезда, – незаконно…». Я мог привести еще много аргументов в нашу пользу, но один из конвоировавших нас сержантов ударил меня по лицу. Попытка диалога была прервана, причем старшина не только не остановил сержанта, но еще и прочел нам пятиминутную лекцию, из коей следовало, что все москвичи – говно, суки и так далее.

Минут через пятнадцать нас посадили в прибывшую милицейскую машину и отвезли в местный вытрезвитель. В приемном помещении нас встретили два милицейских сержанта, а за почти барной стойкой сидела и что-то писала женщина – майор медицинской службы. Невзирая на риск снова получить по лицу, я вновь попытался сделать заявление. На этот раз меня не прервали, хотя на мою речь никто как бы не прореагировал. Откуда ни возьмись появился мужчина в белом халате, из-под которого виднелись форменные милицейские брюки. Он назвался медэкспертом и попросил Григоряна встать. Мне не совсем понятно, почему он выудил именно Армена, предположу – фамилия Армена оказалась первой по алфавиту. Итак, группа сидела на лавке у стены, за стойкой напротив находилась майорша и еще один работник вытрезвителя чином помельче, слева и справа тусовались конвоировавшие нас милиционеры, а на середину медэксперт вывел Армена и попросил встать в позу Ромберга.

Для тех, кто не в курсе, поясню, что такое поза Ромберга. Стоя с закрытыми глазами так, что ступни ног расположены на одной линии: мысок одной – к пятке другой, вы вытягиваете руки вперед и растопыриваете пальцы. Затем вас просят указательным пальцем каждой руки дотронуться до кончика носа. Обычно эта поза применяется для определения состояния опьянения или сотрясения мозга. И в том, и в другом случае очень трудно сохранять равновесие, а уж тем более попасть в кончик носа с закрытыми глазами.