Жизнь в родной земле

— Представьте себе селение дворов в тысячу. Вот это селение бывает, обыкновенно, двумя перпендикулярными линиями поделено на четыре ровные части, в данном случае по 250 дворов. В середине каждой из этих четырех частей устраивают колхозный двор, выбрав под этот двор несколько соседних дворов, предварительно выселив их хозяев. Эти дворы обносят забором, устраивают контору, вернее квартиры для директора, его помощника, бухгалтера, кассира и т. д., строят конюшни, амбары и т. д., и колхозный двор готов. Колхоз-двор в СССР — это ни что иное, как экономия какого либо собственника-единоличника здесь, с той лишь разницей, что здесь хозяин один, а там, в СССР, вместо одного лица хозяином является громоздкое, бюрократическое управление колхоза с целым штабом канцелярских служащих.

Кроме того, здесь в Европе каждый рабочий на экономии знает совершенно точно наперед, что он получит за свою работу за определенный промежуток времени, там же колхозник работает за то, что, как принято там говорить, «Бог ему пошлет», а директор соизволит дать. Иначе говоря, совершенно, даже приблизительно, неизвестно за что он работает. В результате, как правило, колхозное — коммунистическое начальство, набившее себе на жульничестве хорошо руки, всегда обманывает и надувает простых, большей частью неграмотных, колхозников. Хаос, неразбериха и произвол по колхозам полный.

Рабочий день в колхозе начинается в 6 часов утра. Без десяти шесть все колхозники должны явиться в колхоз. В шесть часов раздается колхозный звонок. После звонка бригадиры, предварительно проверив наличный состав явившихся колхозников своих бригад, распределяют колхозникам работу: одних посылают в поле пахать, сеять, боронить, другим приказывают возить навоз, солому и т. д.

Каждый колхозник или рабочие звенья колхозников, получив задание, не спеша направляются к месту работ. С прохладцей запрягают лошадей, с прохладцей черепашьим шагом, едут в поле и совсем по черепашьи работают. Когда не видно на горизонте начальства, будь-то бригадир, или другое какое либо, ребята больше покуривают махорку, нежели пашут или сеют. А если наперед определенно знают, что начальство в поле сегодня не появится, то во время работы изрядно и вздремнут. Одним словом, работа в колхозах идет — все радио, как мокрое горит. Часто колхозники возвращаются с поля без лошадей, с одними кнутами. В таких случаях бригадир, обыкновенно, набрасывается на колхозника: «Где же ты, сукин сын, лошадь-то оставил?»

— «Та дэж!» ничуть не смущаясь отвечает колхозник: лэжыть на дорозi, шла-шла тай лягла собi, та як лягла та ось вам i лэжыть там до сього часу. Тягав, тягав я йiйi за хвiст — ничого не помогало. Шо я должен був робыть? Лягты бiля нейi?!. Ну я i прыйшов сам»…

Однажды, в одном колхозе села Высочиное, случилось, что в один день вся дорога с колхозных полей до колхозного двора была усеяна лежащими лошадьми. По тревоге в колхозе все было мобилизовано на помощь, но пока дошли к лошадям, то голодные вороны успели лошадям повыклевывать глаза. Да так 28 лошадей в один выезд на работу и погибло. Ночью лошадей дежурные не кормили. Те, что выехали работать не интересовались совсем тем — были ли лошади накормлены или нет. Каждый гнал лошадь пока шла, мало того: каждый нарочно гнал лошадь тем больше, чем менее и менее она тянула, а доработавшись, как говорится, до ручки, бросали полудохлых лошадей в поле, а сами возвращались беззаботно домой с одним кнутом.

«Что ж вы, мерзавцы, мать вашу этак», кричал тогда, весь красный от гнева, директор на колхозников: «что же это вам повылазило, что позагнали лошадей в непролазную глязь»…

— «Да ты, мать твою… не крычы нерозiбравшысь… Шо мы можемо робыты, колы ты дав нам на роботу 14 пар коньскых калiк тiлькi с одным оком, та ще хочешь шоб не позалазылы?!.» оборонялись колхозники, одновременно намекая на то, что все лошади, при советских порядках ослепли и вместо 28 пар лошадиных глаз было лишь одно, случайно уцелевшее, конское око.

С подобным всеобщим отношением колхозников к колхозному добру Соввласть борется жестокими мерами, но безрезультатно. Колхозники упорно продолжают изо-дня в день саботировать. Ко всяким наказаниям отношение колхозников приблизительно такое: помню, в нашем колхозе был колхозник Александр Будников, говорил сильно в нос, — как там говорили, был гундосый. Этот Будников всегда чем либо «отличался». Наконец, его припаяли на черную доску.

«Знаешь ли Будников, что ты уже висишь на стенке», доносили колхозные ребята животрепещущую новость Будникову. Но последнего было очень трудно вывести из равновесия.

«Ну, так что ж?! Большая беда!» гундося отвечал Будников: колхозники — Ленин и Сталин — висят же на стенке, почему же колхозник Будников не могет красоваться возле них?» В общем, из положения Будников выходил со спокойствием англичанина и еще «шпильку» подпускал.

— А скажите, — задаю вопрос, — если например, колхозник хочет поехать в город или в другую станицу, может пользоваться колхозными лошадьми?