Жизнь в розовом свете

Стоя у каменного парапета Тихоня смотрел на двух женщин и малыша словно издалека - из другого времени, из другого, более мудрого бытия. И казалось, что давным-давно он знал и видел все это - запоздавшее, но такое щедрое счастье...

- Вот это мне нравиться - Питер и в самом деле стал отцом. - Ди довольно улыбнулась. - Фортуна расщедрилась. Надо же - Веороника - его дочь!

- Биологический факт не столь уж важен - для Питера девочка давно стала самым родным и дорогим существом на свете. Но... Эн поучительно подняла палец... - Произошло весьма знаменательное событие: восторжествовала справедливость! Оказалось, что у странной судьбы Тихони все же был свой замысел. Добро и преданность - вознаграждаются! Вот тебе пример одной из самых прописных истин, Ди.

- Но почему Агнес так легко приняла мысль, что Ник - не отец Вероники?

- Она давно знала об этом. Перед смертью старый король послал ей письмо. Ему не хотелось умирать с грехом на душе - ведь он уговаривал Агнес избавиться от беременности. А вскоре выяснилось, что Ник стал неспособен к воспроизводству наследников. Это случилось после облучения во время одного из учебных полетов. Он был уже болен, когда встретил Агнес! Старик вздохнул с облегчением - он разлучил сына с женщиной, беременной от другого. А после способствовал распространению слухов о браке Петти с секетарем, будучи уверенным в справедливого шага.

- Но ведь Агнес провела с Питом только одну ночь!

- Знаешь, что она потом скажет ему? - Эн с удовольствием хрустела ореховой шоколадкой, запивая маленькими глотками подогретого молока.

- Если бы мне пришлось написать сценарий для мелодрамы о собственной жизни, я бы дала ему замечательное название, - Агнес сделала интригующую паузу. - Про нас.Угадай, Тихоня!

- "Моя единственная правильная ошибка". - Он даже не пытался скрыть оглушившей его радости и был похож на подвыпившего юнца.

- Нет! - Агнес сжала его ладони и глубоко вздохнула: - "Самая прекрасная ночь"...

II

1.

Летом в Остенде ненастье не редкость. Море становится холодным, по-зимнему серым и злым. Сорвав клочья пены с гремучих, растрепанных волн, ветер обдает солеными брызгами опустевшие шезлонги вдоль набережной, зябко съежившиеся кустики лавров в гранитных кашпо. Дождь из низких , тревожно бегущих туч, прекращается ненадолго - асфальт, черепичные крыши, серая брусчатка узеньких улиц покрываются темным глянцем, ожидая того часа, когда вспыхнет цветной неон вывесок, отражаясь в них подобием праздника. Променад пустеет. Лишь неунывающие собаки прогуливают здесь своих нахохленных, прячущи лица под капюшонами пухлых курток, хозяев.

В такие дни приятно сидеть у камина под большим шелковым абажуром старомодного торшера, пить черносмороденный чай, болтая о пустяках, слушать тихую музыку или погрузиться в любимую книгу.

Наталия Владимировна Вильвовская - дочь перербургского врача, сделала все, чтобы не позволить близнецам стать иностранками. "Когда-нибудь вы вернетесь домой и не сможете нормально общаться с прислугой, - пугала она дочек. - А читать в переводах русскую литературу - это вообще позор. Даже для образованного европейца".

Отчасти она оказалась права в отношении Старшей. В доме Эн собралась большая русскоязычная библиотека. Ее муж - Кей Хантер утверждал, что осилил в подлиннике даже "Историю" Карамзина. Он был известным политологом, специализировавшимся на странах Восточной Евопы. Главным предметом исследований Хантера являлся Советский Союз, а жена исполняла обязанности терпеливого учителя русского языка. По средам, например, в доме звучала лишь русская речь, в субботу и воскресенье супруги говорили по-французски. До 1969 года они жили в Австрии, а поэтому предпочтение все же отдавалось немецкому. Дочь Тони говорила сразу на трех языках и только лет с пяти начала осознавать, что мешанина слов, засевших в её головке - не единый общечеловеческий язык, а лишь заваленная пестрым добром кладовая, в которой необходимо все разложить по отдельным полочкам.

У Ди вышло по-иному. Прожив почти полвека в Испании, она редко вспоминала свои "корни" - перечитывала Пушкина, Толстого, Бунина, знала наизусть массу стихов, напевала романсы, пыталась научить всему этому сына. Но Сальватор ненавидел коммунистов, багровел от омерзения, говоря о Сталине и не испытывал ностальгии по той России, "от которой остались одни руины".

- Пойми, твои дореволюционные миражи - все равно, что обломки Парфенона, а русский - тот, что был языком Чехова, Достоевского, Блока мертвый язык. Писать на нем - все равно, что на латыни. О-очень оригинально! Но я не настолько экстравагантен. Сказать "здрасьте" кому-нибудь из твоей родни, если таковая обнаружится, я сумею, а большего от меня не потребуется. Рваться с визитом в СССР, биться головой о "железный занавес" для того, чтобы большевики упекли меня за решетку, не намерен. И тебе не советую.

Сын вырос ярым антисоветчиком и пылким католиком - странный мальчик...