Читаем Жизнь в Советском Союзе была... полностью

Юрий был довольно таки крупным парнишкой, в отличие от своего младшего брата Сашки, и достаточно смелым. Мне как раз он и запомнился тем, что прошлым летом вызывал на бой пресловутого хулигана Мышку. Что они не поделили — я не знаю, но донесся до нас, до малышни, слух, что за сарайками состоится великая битва. С нашей стороны биться будет Юрка Журавлев, а лупить он собирается самого Мышку. Мы, конечно же, отправились позырить на это действо. За сараями действительно гоголем ходил Юрик в окружении верных оруженосцев. В руках он держал увесистую сучковатую дубину, смахивающую на ту, которой много веков назад был вооружен Соловей- разбойник. Юрий, подогревая свой боевой настрой, красочно рассказывал, что он с помощью этой дубины сделает с этим Мышкой, мы же одобряюще смеялись над его шуточками. А коварный Мышка в этот момент базировался в школьном саду и никак не показывался из его зарослей. Между ним и Юриком бегал переговорщик, по-моему, кто-то не из нашего двора, но вхожий в оба враждующих коллектива. Он нас заверял, что вот-вот Мышка закончит свои дела и выйдет на бой. Ну, в общем, дело кончилось пшиком. Мышка так и не показался, видимо не нашел времени на драку, или был устрашен нашим численным преимуществом, хотя кроме самого Журавлева и может пары его друзей никто из нас драться не собирался. Лично я отводил себе только роль внимательного зрителя, свидетеля эпохального события и не более того, как и большинство моих приятелей. Одно дело поглазеть с безопасного расстояния на разборки старших, а другое — в семь лет драться с четырнадцатилетними бугаями. Но как бы там ни было, моральным победителем в несостоявшейся схватке мы считали Журавлева. В наших глазах Мышка струсил.


В тот весенний день было не холодно, но как-то сыро и грязновато. Снег давно уже стаял, но земля не прогрелась и не высохла, поэтому мы собрались внутри деревянной беседки, стоявшей в центре двора, и топтались там. В этой беседке кто-то привязал под крышей к стропилам веревку с петлей на конце, которую ребята постарше использовали как тарзанку. Одну ступню суешь в петлю, другой ногой толкаешься и потом качаешься из стороны в сторону, как маятник. Я и многие другие младшие ребятишки не пользовались ею по причине маленького роста. Петля находилась где-то на уровне груди и, если подпрыгнув, еще можно было попытаться вставить ступню в петлю, то оттолкнуться от земли второй ногой мы уже не могли, поскольку до пола никак не дотягивались. А вот пацаны на два-три года постарше были повыше и делали это уже легко. У них эта веревка висела на уровне пояса. Потолкавшись в беседке, мы своей малышковой командой решили пойти в гости к Вовке Попову и поиграть в тепле в картишки, в "дурака" там, или в "пьяницу". Благо сестры Вальки в это время дома не было.

Последний, кто оставался в беседке, был Юрка Журавлев. Ему играть с малышами было неинтересно.

Где-то через полчаса нашу неазартную игру прервала влетевшая в квартиру старшая сестра Вовика — Валентина, а за ее спиной маячила еще и Ленка Стеценко, жившая в этом же подъезде. Валька не стала как обычно ругать Вовку за то, что он без спроса привел полдюжины архаровцев, заполонивших грязной обувью всю прихожую, она с порога прокричала: "Юрка Журавлев повесился!" Нас всех так и выдуло из комнаты, как сквозняком.

Мы бросились к беседке. Там на деревянном полу лицом вверх лежал Юрий. На нем сидел крепкий мужик лет тридцати в спортивном костюме — сосед Журавлевых по подъезду — и, энергично раздвигая в стороны и сдвигая к корпусу руки подростка, пытался делать ему искусственное дыхание. На полу валялся кухонный нож, а веревка с петлей была обрезана, и жалкий ее кусок болтался под самой крышей. Через несколько минут приехала скорая и констатировала смерть.

Так и не нашлось свидетеля, который бы видел, как это все произошло. Говорили о том, что той из девчонок, которая из окна дома первой увидела его в петле, надо было не бегать по подъезду в поисках взрослых, кто сможет его вынуть, а подбежать и приподнять Юрия, дабы не дать ему задохнуться. Потом прошел слух, что умер-то Юрка вовсе не от удушения, а от испуга. Дескать когда петля на шею затянулась он испугался — вот и разрыв сердца, не выдержало оно. Так, мол, на вскрытие выяснилось. Я заключения медиков не видел, поэтому подтвердить или опровергнуть эту версию не могу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное