Жизнь Василия Курки

— Майор Гришин, младший лейтенант Курка, - окликнул с порога Старmинов.

Гришин поднялся и мимо спящего Шмуклика вышел на улицу вслед за Старшиновым. Темнота начинала рассеиваться, перестрелка стала слышнее.

СЕМЬ ДНЕЙ ОТПУСКА

 

1.

Идея этой командировки возникла у майора медицинской службы Гришина и он вколачивал ее в меня все то время, пока я валялся в госпитале. Приходя в палату, Гришин с однообразной хитрецой начинал воспоминания о Тверской-Ямской, - как выяснилось, в Москве мы жили на одной улице, - потом упрямо переводил разговор на Курку, но и о нем говорил чаще всего угнетающе однообразно: герой, снайпер, награжден медалями и орденами.

Как-то, не выдержав, я сказал :

— Какое мне до этого дело, до орденов, медалей, снайперского счета.

Гришин замолчал, не окончив фразы. Во взгляде его читалась почти болезненная неловкость за меня.

— Какое мне дело? ! - раздраженно повторил я, чтобы

раз и навсегда прекратить разговор. Тогда, после контузии, мне ни до чего пе было дела, было все равно.

— Но он же мальчик! - после долгого молчания, с отчаянной необходимостью в чем-то меня убедить, сказал Гришин.

Я даже приподнялся на койке, хотя двигаться было больно. Я и сейчас помню, как он выговорил слово « м а л ь ч и к» , голос его. Этим словом он как бы сказал, что есть воинские подвиги, ордена и об этом вы, военные газетчики, писали и пишите. А есть еще мальчики, попавшие в страшные обстоятельства, и мы, взрослые, вечно перед ними ответственные. Кроме того, он вложил в это слово и нечто свое, отчего оно прозвучало такой болью.

— У вас есть сын? - спросил я.

Не отвечая, он глядел в окно.

— Будет! - неуместно сказал я.

Помолчав, он сказал, так же тихо и обращаясь к самому себе :

— Было бы чудом хоть на несколько дней перенести мальчика из войны домой.

Слова «чудо» и «домой» в монотонной его речи прозвучали тоже по-особенному.

Я подумал, что у Гришина дома нет. Поэтому-то он т а к вспоминает о нашей Тверской-Ямской - эти дурацкие овощные склады, керосиновая лавочка, - а о своей квартире, своей семье - ни слова.

Он сказал:

— Вы, знаете ли, могли бы это сделать… - И еще : - Когда человеку представляется возможность совершить чудо, пренебрегать этим нельзя. Жизнь без чудес бессмысленна - как моя, например.

Больше он к этому разговору не возвращался, да и заходил теперь только при врачебных обходах, но мысли о «чуде» не оставил и выписал меня недели за полторы до срока, еще в гипсе, явно не без умысла.

— Что будете делать? - спросил он, прощаясь.

— На передовую… Жуков не любит, когда наш брат застаивается.

— Не любит? - Гришин усмехнулся. - Пройдитесь по комнате. Вот так, из угла в угол. Быстрее !

Ходить было трудно. С непривычки сердце начинало колотиться, хотелось вздохнуть поглубже, но гипсовая повязка сжимала грудь.

— Не любит, чтобы застаивались? - повторил Гришин мои слова и уже по-другому, успокоительно : - Дней через десять снимем повязку, все наладится.

Почему-то я подумал, что Гришин болен, и больше душевно, чем физически : что-то точит и точит его. Подумал, что он несчастливый человек - скучный. Вероятно, жена бросила его… красивая, молодая. Он ведь верно, что скучный.

Может быть, я шевелил губами, мысленно произнося эти слова, во всяком случае, он понял меня и сказал : Да, знаете ли… ушла… И вместе с сыном…

— Когда?

— Перед войной… Она давно решила, но все боролась с собой… Она, знаете ли, жалостливая…

По лицу его прошла гримаса, будто он с трудом сдерживает слезы.

— И материальчик получится интересный, - обычным своим монотонным голосом сказал он. - «Герой - дома !» А ?

— После войны.

— «После войны» у него не будет, - сказал Гришин.

— Почем вы знаете? !

Он пожал плечами и направился к двери. Остановился и сказал еще:

— Подумайте!

Из редакции за мной прислали машину.

Дышать приходилось открытым ртом. Все время было унизительное чувство, будто задыхаешься.

— Сядете на правку ! - сказал редактор полковник Жуков, окинув меня быстрым взглядом.

Правку я ненавидел. И поэтому, и потому еще, что вдруг перед глазами всплыло лицо Гришина - потерянное, озабоченное чужой судьбой, когда впору задуматься о своей, я сказал о Курке и о б этой командировке, даже повторил дурацкий гришинский заголовок: «Герой - дома !»

Жуков задумался. Он отыскал карту и, приложив

масштабную линейку, измерил расстояние от района Тарнополя, где дислоцировалась дивизия, в которой служил Курка, до Листопадовки, на юге Винницкой области, где Курка родился и откуда он сбежал десять лет назад к отцу, «раскулаченному» и сосланному, на лесоразработки, а после смерти отца - на фронт.

«Одиссея , - подумал я, вспоминая суховатые, но запавшие в голову рассказы Гришина. - И село славно называется - Листопадовка… Насмерть обиженный мальчишка - и вдруг возвращается красивый офицер, в орденах».

— Тысяча двести километров… если в оба конца, - неприязненно, будто я был виноват в том, что Листопадовка так далеко, сказал Жуков.