Жизнь вдребезги

— Если бы бедная Вероника сообщила мне о своем замужестве, все было бы очень просто. Но ведь я для нее не существовала! Вот я и указала на конверте ее девичью фамилию, которую она снова взяла после развода. Письмо я отправила в Париж, по ее прежнему адресу. Оттуда кто-то — надо думать, консьерж — переслал его в Канны. Из Канн его направили в больницу в Блуа, а уж из Блуа вернули мне с пометкой: «Адресат неизвестен». Меня это удивило и встревожило. Времени у меня теперь много — сами понимаете, одна в пустой квартире, волей-неволей все время думаешь, — вот я и села на поезд и сегодня утром явилась в больницу в Блуа. Там они проверили по журналу приема больных и нашли ее имя: Вероника Дюваль, урожденная Версуа. Вот так я и узнала и о ее замужестве, и о несчастном случае. Мне дали ваш адрес… и все мне рассказали…

Дюваль немного успокоился, но вообще-то он здорово струхнул. Ему следовало бы подумать об этом заранее. Не скрывая любопытства, она поглядывала на вновь обретенного зятя.

— Там я узнала, что вы специалист по лечебному массажу… Даже в этом ей повезло… Да она и всегда была удачливой. Хотя мне не следует так говорить после того, что случилось… Как она?

— Неважно, — намеренно резко ответил ей Дюваль. — Совсем неважно… Весь правый бок парализован… говорить она не может… все еще слаба… В общем, калека.

— Ах, Рауль, как мне вас жаль!

Дюваля передернуло.

— Ведь вы позволите мне звать вас Раулем? — продолжала она. — Как же вы справляетесь?

Они неторопливо шли по аллее к крыльцу. Она быстро, словно хищная птица, высматривающая добычу, оглядела дом и сад.

— У меня весьма преданная служанка.

— Я ведь могла бы вам помочь… Когда такое несчастье, нечего ворошить прошлое, верно?

— Я вам очень признателен, но еще какое-то время ей придется избегать любых потрясений… Доктор запретил строго-настрого… Никакого шума, никаких посещений.

— Даже для родной сестры?

— Вот именно… Вы ведь не знаете… Она все еще очень, очень тяжело больна… Из-за пустяка у нее может подскочить температура.

— Стоило мне тащиться в такую даль… — обиженно протянула она.

— Если бы это зависело только от меня, — продолжал Дюваль, — я бы вас тут же провел к ней. Как же иначе? Но она мне этого никогда не простит… Знаете, почему?

Он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Она считает себя обезображенной… На виске у нее еще осталось несколько шрамов и волосы пока не отросли: часть головы пришлось выбрить наголо, чтобы сделать перевязку.

В черных глазах Терезы блеснул и тут же погас радостный огонек.

— Вероника всегда была гордячкой, — сказала она, — неудивительно, что теперь она не желает никого видеть.

— Прибавьте к этому, что она сильно исхудала. К тому же она в полном сознании, что только усугубляет положение. Она и меня-то еле терпит.

— Она совсем не говорит?

— Нет. Только делает знаки левой рукой. По существу, она отрезана от мира… Зайдете на минутку?

Они поднялись по ступенькам и остановились в прихожей.

— Я снял этот дом, — снова заговорил Дюваль, — потому что он стоит на отшибе. Соседей у нас нет. Машины почти не проезжают. Здесь тихо, как в больнице.

— Дом сдавался со всей обстановкой?

— Да.

— Вам это, наверное, недешево обходится.

— Приходится идти на жертвы… Вот гостиная.

Он распахнул дверь. Войдя, она тут же заметила фотографию на круглом столике.

— Да это же Фабьена! — воскликнула она. — Никуда от нее не денешься.

— Разве вы с ней знакомы?

— Вы спрашиваете… Еще бы! На свое несчастье.

— Присаживайтесь и расскажите мне все по порядку.

Она одернула юбку, чтобы та не смялась, и осторожно присела на диван.

— Только не говорите мне, что вы ничего не знаете!

— О чем вы?

— Разве Вероника не рассказывала вам, из-за чего мы с ней поссорились?

— Она избегала разговоров на эту тему.

— И правильно делала. Надо вам сказать, что Веронику вырастила я. Мать вечно болела. Она умерла от туберкулеза. Я пожертвовала всем ради этой девчонки. Она ведь меня на тринадцать лет младше, ну, я и относилась к ней как к дочери. Характерец-то у нее не из легких, ну да мы кое-как ладили. А потом она познакомилась с этой Фабьеной. И прямо влюбилась в нее… Только не подумайте ничего такого! Вероника — вполне нормальная женщина. Я просто хочу сказать, что она восхищалась Фабьеной до неприличия… Только и говорила об этой Фабьене… И во всем стремилась ей подражать. Но, на беду, у той водились денежки, а у нас-то не густо… Ведь я работала, мсье.

Она вынула носовой платок и теперь комкала его в руке, являя собой живую картину скорби.

— И давно они так дружат?