Жизнь: вид сбоку

Мое отвращение к себе распространяется на весь мир. Весь мир подл, жалок и нелеп. Он, я, Сити, где мы с ним находимся, пятнадцатимиллионный город Москва, Россия, Америка, Европа… Напридумывали себе фетишей, тратим жизнь неизвестно на что, впариваем друг другу ручки и думаем, что в этом и есть основной смысл бытия. И портимся. Я физически чувствую, как тухну. Рыба гниет с головы, а мир с меня. От меня исходит невыносимый, резкий запах, но я полюбил дерьмо. Я даже не пытаюсь чистить авгиевы конюшни. Дерьмо так легко использовать, особенно в других, только для этого самому дерьмом стать нужно. И я стал. Самое подлое, что параллельно с этими грустными мыслями, на другом и, похоже, более высшем этаже моего сознания возникают и думаются сладко совсем другие, шустрые и упругие мыслишки. «Это ничего, что он заметил, как я чуть не блеванул, – радуюсь про себя. – Не страшно. Забудет он через пять секунд, невозможно ему помнить, эго раздутое не позволит. Не может же он признать, что его жизнь блевоту вызывает». Что-то со мной не то сегодня происходит. Ответственность, видимо, плющит и сминает ранее прочные перегородки. Никогда такого не бывало, жил в ладу с собой. Разные, конечно, идеи возникали. Иногда и одновременно. Но существовали они во мне, ничуть друг другу не мешая. Как соседи в современной элитной многоэтажке. Здороваются по утрам вежливо и, возвращаясь с работы, кивают, а что происходит за бетонными стенами квартир, никого не волнует. Невежливо волноваться. Не культурно. Все современные воспитанные люди так живут. Это называется не подпускать близко к сердцу. Близко к сердцу сейчас только деньги подпускать принято. И правильно, как говорил Шарапов в «Место встречи изменить нельзя», «ты сберкнижку сейчас давай, она мне сердце греть будет, когда Фокса с кичи выручать пойдем». Рушится что-то во мне, ломается, высокие мысли перемешиваются с низкими, я пью получившийся коктейль, ощущаю гнилой вкус своей жизни, и меня выворачивает наизнанку. Надо собраться, надо обязательно собраться. Сейчас он предложит продать ручку, и нужно быть готовым. Зажать нос и сделать. Сделать это в последний раз, чтобы уже потом никогда не зажимать нос. Я вслушиваюсь в сливающееся бормотание Сосиху, и очень вовремя. Наступает финальная часть наших с ним тараканьих бегов.

– …нет, бизнес вроде бы на первый взгляд неплохой. Да кто же его разберет точно? Вот ты спрашивал о моих секретах. Есть у меня, конечно, в загашнике кое-что. Например, никогда не смотри пристально на финансовые результаты и прочую отчетность, на людей смотри. Отчетность – бумага, она сама по себе ничем не рулит. Рулят всем люди. Бизнес – это вообще про людей, именно поэтому им так интересно заниматься. А твой бизнес к тому же еще и про продажи. Вы же финансовые услуги продаете? И как мне узнать, насколько хорошо? А вот как, ты рулишь бизнесом, ты, словно Господь, создал его по своему образу и подобию. Поэтому продай мне ручку. Продашь – значит, умеешь продавать, и бизнес твой умеет. Продашь, и считай, что бизнес тоже продал.

Сосиху-Зашкваркин расслабленно откидывается в кресле, кладет ноги в модных спортивных щиблетах на стол. Как я и предполагал, он забыл о моем неловком жесте. В его восприятии все, что было до этого, всего лишь прелюдия, не более чем приятный разогрев. Он готовится к оргазму. Кульминация наступает. Ну что ж, я продам ему ручку, сделаю это в последний раз с присущим мне профессионализмом и блеском. Господи, я клянусь, что в последний! Больше мне можешь не помогать, но сейчас помоги. Все на карту поставлено. Сейчас помоги, и все. Я обещаю, я завяжу, у меня хватит силы воли… Почему-то не получается начать. Чтобы потянуть время, я беру предусмотрительно выложенную передо мной ручку, верчу ее так и сяк, подношу к глазам. Не получается. Да что же это такое? Ведь миллион раз делал, и вот сейчас, когда нужнее всего…

Внезапно на меня снисходит озарение, божья благодать осеняет кабинет Сосиху, и я понимаю… Ручку невозможно продать в последний раз. Просто не бывает последних разов. Ну продам, ведь не успокоюсь же, захочу большего, буду снова и снова продавать, пока не сдохну. Да даже если не захочу, жизнь заставит. Ради семьи, ради детей, ради родителей. Причины найдутся, они всегда находятся. Один раз встав на эту дорогу, ты не можешь с нее свернуть, нет выхода, совсем нет. С годами я постарею, потеряю хватку, перестану чувствовать нерв времени, плохо у меня будет получаться, но все равно буду продавать проклятые ручки, стану смешон и глуп, но буду, пока не вынесут меня вперед ногами. Надо в завещании написать, чтобы похоронили в удлиненном гробу в форме ручки и памятник такой же поставили. Ручка, воткнутая в могильную плиту. И эпитафия: «Он продавал ручки, пока они не продали его». По цене перегноя, по цене перегноя, конечно…