Жизнь: вид сбоку

Любка, как единственная на корабле пассажирка-тайка, сумела случайно подслушать разговор капитана со своими помощниками. И ужаснулась. Тайский капитан оказался вруном, негодяем и подлецом. Никакой помощи он не запросил, потому что рация на корабле сломалась еще неделю назад, а на новую денег не нашлось. Яхта находилась в ста двадцати километрах от ближайшего обитаемого берега, и маршрут ее никому не был известен. Потому что вокруг Патайи находились тысячи островов, а капитан развлекался тем, что каждый раз заходил на новые, никого о маршруте не уведомляя. На данный конкретный остров, где мы стояли, капитан не заплывал уже несколько лет. И вообще вряд ли кто-нибудь когда-то заплывал. Провизия и вода на корабле почти закончились. Негодяй капитан и его трусливая команда всерьез опасались диких русских, разумно предполагая, что если они кого и начнут жрать, когда все выяснится, то не пассажиров, а их. Поэтому, посовещавшись с командой, подлый капитан принял решение: усыпив бдительность пассажиров сладкими речами, под покровом темноты погрузиться на единственную шлюпку и отдаться на волю волн. Потому что их, волн, воля гораздо милосерднее воли этих диких русских.

Лампа еще не закончил говорить, а капитана и команду уже били. Вот на этот раз я не возражал. Били их, безусловно, за дело. Чуть сам не поучаствовал в наказании. Жена в последний момент буквально повисла на мне и помешала осуществить возмездие. Некоторые горячие головы из сибиряков, вспомнив пиратские романы, даже предлагали повесить капитана на рее. И я думаю, что не повесили только потому, что реи на корабле не нашли. К счастью для капитана, у него была моторная яхта. Ограничились тем, что связали избитую команду и бросили ее в трюм.

Конечно, в избиении тайских младенцев принимали участие одни лишь русские. Европейцы, которым потрясенная полька перевела суть случившейся катастрофы, ударились в окончательную и бесповоротную истерику. Многие пали на колени и молились, некоторые хаотично бегали по палубам и орали нечто нечленораздельное. Несколько человек, убоявшись разбушевавшихся русских, решили спрятаться, а один старичок, ветеран холодной войны, с криком «Русские идут» даже бросился с палубы в море.

Когда дым от битвы рассеялся, стало очевидно, что тяжкое бремя спасения утопающих и терпящих бедствие легло исключительно на русские плечи. Европейцы кое-как держались на плаву лишь благодаря добросердечным сибирским королевам. Они прижимали их к своим теплым сибирским грудям и как могли утешали. Говорили, что подлые тайцы получили свое по заслугам, а гнев русских людей цивилизованных и ни в чем не виноватых народов никак не касается. Говорили, что все пустое, потому что мужики их обязательно что-нибудь придумают. Они, даже когда на «Крылатую Сибирь» ФСБ наехало, решили вопрос, а якорь… да тьфу, растереть и плюнуть… Не важно, что они говорили. Сам тон их, сама мелодика их речи действовали на находящихся в шоке людей благотворно. Даже татуированные красные, обгоревшие англичане подползали к ним ближе и слушали, не понимая ни слова, их успокоительные тирады.

Однако и русские мощные плечи к вечеру порядком устали. Ночное побоище в гостинице, бегство от тайской полиции, суточное не прекращающееся пьянство и, наконец, катастрофа и подлое предательство команды яхты сделали свое дело. Мужики сидели на лежаках, бухали из горла разнообразный алкоголь и мрачно курили. Что делать, было неясно. Некоторые, решив, что утро вечера мудренее, прилегли на шезлонги и решили вздремнуть. Лишь Лампа пытался успокоить противно ноющую на одной ноте и повисшую на нем Любку. В конце концов, он понял бесполезность этого занятия, отшвырнул тайскую подругу на лежак и пошел на нос корабля проветриться. Там, неподалеку от якорного отсека, он увидел забытую матросами кувалду. Постоял, покурил немного, а потом взял кувалду в руки и начал крушить корабль. Некоторое время к нему никто не подходил. Он разбил палубу, добрался до якорной цепи, ухватился за нее руками и стал, постанывая, тянуть ее на себя. Один из мужиков не выдержал и все-таки к нему подошел.

– Ты чего делаешь, братан? – спросил осторожно.

– Любка плачет, – сквозь зубы и сквозь стоны ответил Лампа, продолжая бесполезно тянуть цепь на себя. – Сматываться отсюда надо.

– А-а-а… – сказал мужик и вернулся к своим товарищам.

Через минуту все сибирские мужики тянули цепь. Даже я встал в общую колонну и, стирая в кровь руки, по команде Лампы тащил ее на себя.

– Эх, раз, еще раз, давай, поднажали, давай, давай, еще немного, сама пошла, давай, родимая… – подбадривал и заклинал Лампа. Мы старались изо всех сил. Ведь Любка плачет. Это была самая важная и главная причина, почему мы так старались. И цепь поддалась…

По сантиметру по чуть-чуть, по совсем незаметному расстоянию она начала вылезать из воды. Оранжевое солнце медленно тонуло в море. Вокруг был потрясающий, выворачивающий душу наизнанку тайский закат. Но мы этого не замечали. Обдирая до кровавых мозолей ладони, мы тащили цепь. Потому что Любка плачет…