Жизнь: вид сбоку

Голос мужчины знакомый. Почти забытый, едва узнаваемый, но все-таки родной. Муся боится поверить. Ожесточенно трет тряпкой пол, сердечко ее выпрыгивает из груди. В глазах темнеет, она трет… Открывается дверь, кто-то входит в комнату. Она не видит кто, трет пол, боится поднять голову, боится ошибиться. Вошедший молчит. Муся делает несколько шагов с тряпкой и утыкается в офицерские сапоги. Они начищены до блеска. Муся видит в них свое отражение. У кого еще могут быть такие блестящие сапоги? Неужели правда? Кончилось все или началось? Неужели… Медленно, очень медленно, чтобы не вспугнуть реальность, Муся разгибается и видит Славика. Несколько секунд они смотрят друг на друга. Он думает, что она стала еще красивее. Один шанс из миллиона, что у нее никого нет, что дождалась. Но этот крохотный шанс больше всех шансов на свете. Больше солнца и луны. Вот такой парадокс, получается. Славик точно знает это. А Муся думает, что другой человек перед ней стоит: не мальчишка Славик, звезда школы и главный хулиган района, а другой, совсем другой – взрослый, много поживший и многое повидавший мужчина. Вот и прядь седая в волосах, и еще одна, и еще… Она смотрит в глаза незнакомому мужчине и видит там четыре года страха, крови, подлости и героизма. Видит рыжего деревенского парня, которого мужчина расстрелял, и ленинградскую мадонну с вырезанным из ноги куском мяса, и депортируемых чеченцев, и немецкого мальчика, заколотого штыком в горло. Она все видит, и увиденное ужасает ее. Но под этим всем Муся все-таки отыскивает своего Славика. Он там есть, под этим всем, такой же, как раньше. И он ее любит. Поэтому и выжил.

– Опять в сапогах, – растерянно произносит Муся.

– Только не тряпкой и только не форму, – улыбаясь, отвечает незнакомый мужчина, и любимый прежний Славик окончательно проступает в нем.

Муся падает к нему на грудь и не плачет, а орет бессвязно какие-то слова. Как будто выкричать хочет эти проклятые четыре года, выкинуть их из себя. Забыть.

А потом они целуются и падают на мокрый, только что вымытый пол. И все у них там на полу происходит. В первый раз. И у нее и у него.

4. Архетипическая история

В Москве Муся и Славик скоротечно поженились. Свадьбу играть не стали. Торопились. Славик получил приказ срочно возвращаться в часть, ожидавшую его на границе с Монголией. Дед догадывался, к чему идет дело. Если их перебрасывают на Дальний Восток, значит, снова воевать. На этот раз с Японией. Ох как не хотелось ему уезжать от молодой жены. С фашистами все ясно – нельзя не воевать, они уничтожить хотели все, что ему дорого. А тут какие-то япошки, он их и в глаза не видывал. Вдобавок ко всему узнал в Москве от матери, что посадили отца. За лимонад в Узбекистане. Она ему не писала об этом на фронт. Сыночка и так под пулями каждый день ходит. Зачем ему… Слава богу, ненадолго посадили – на три года всего. Муся, как узнала, что сурового дядю Никанора отправили в лагерь, зарыдала в голос, а Славик, честно говоря, не удивился. После разговора с отцом о коммунистах в начале войны ожидал он нечто подобное. Более того, стыдясь и внутренне проклиная себя, он даже обрадовался. «Отец сильный, он выживет, – думал. – Да и срок небольшой, а я отвоюю с япошками и напишу рапорт: так, мол, и так, отец преступник, сахар воровал, не место сыну такого отца в доблестных рядах НКВД. И домой, в Москву, к Мусечке». Весь мир для Славика тогда сконцентрировался в молодой жене. Очень он боялся ее подвести, сдохнуть по-глупому на такой не нужной и необязательной новой войне. Она столько вынесла, она так его ждала, а он снова уезжает и снова под пули. С тяжелым сердцем покидал дед Москву в июле сорок пятого. На большой войне он не расслаблялся, он не разрешал себе даже надеяться выжить. До самого последнего дня в Праге не разрешал. Но вот увидел свою любимую, женился на ней и поплыл, размечтался о мирной жизни. И опять на войну… Бабушке он сказал, что возвращается в Прагу подать рапорт об отставке. Через пару месяцев вернется обязательно. Армию сейчас сокращают, отпустят, никуда не денутся. Не хотел он ее волновать, но она все чувствовала. В ночь перед отъездом пыталась сломать ему ногу, даже кувалду железнодорожную где-то достала. Славик подивился, какая же бедовая и решительная стала его Мусечка за эти четыре года. Аккуратно взял у нее из рук кувалду и тихо-тихо любил ее до утра, чтобы не услышали маленькие братики и мама за ширмой.