Жизнь: вид сбоку

Муся впала в ступор. О Славике, о ее Славике такое? И кто? Этот прыщ, прореха на теле человечества, это испитое краснорожее ничтожество? От чудовищной несправедливости и подлости произнесенных слов воздух не шел в легкие, руки и ноги онемели. Бабушка замерла. Мент принял ее неподвижность за знак согласия и полез под юбку. Хорошо, что полез, точнее, нехорошо. Нет, хорошо. В общем, тогда казалось, хорошо, потому что его противные заскорузлые грабли вывели ее из оцепенения. А потом все к плохому обернулось. Муся очнулась, и ее затопила такая ненависть к этому человеку, что все разумные доводы не вступать в конфликт с представителем власти растворились в ней без остатка. Мне трудно представить мою бабушку ненавидящей. Она относилась ко всем людям хорошо. Ворчать могла иногда, ругаться, но чтобы ненавидеть… Ни разу в жизни не видел. Но тогда, видимо, допекло. Она взяла недопитую ментом кружку, вылила остатки «Жигулевского» ему на голову, а потом разбила стеклянную емкость о его красно-фиолетовый лоб. Крепким оказался мент: истекая кровью, сознания не потерял и поэтому смог услышать произнесенные вдогонку к решительным действиям раскаленные, обжигающие слова:

– Если ты еще хоть раз, падла, подумаешь сделать Славику плохое – загрызу. Зубами загрызу, из-под земли достану и загрызу. Не боюсь я тебя, понял? Это ты меня бойся, а теперь пошел вон отсюда и не приходи больше. Убью.

Мент вытащил из кобуры пистолет и направил его на бабушку. Подержал ее на прицеле несколько секунд, а потом передумал и положил пистолет обратно. Сказал, утирая кровь:

– Это слишком легко для тебя, сука. Ты у меня мучиться будешь. Долго. Я с тобой по-другому рассчитаюсь. Жди. – И вышел из ларька.

Через пару дней бабушка забыла о неприятном инциденте. Муся предпочитала не помнить зла, может, поэтому и прожила так долго. Ну ошалел старый дурак от ее красоты и молодости, подумаешь… Она тоже хороша, лоб ему разбила, а ведь у него семья, дети, он ей в отцы почти годится. Ладно, было и было, проехали. Муся забыла и стала жить дальше. А мент не забыл и через неделю с ней рассчитался.

* * *

В середине октября ударили первые, ночные еще, заморозки. Пивной сезон заканчивался, наступало время безвкусной и мертвой русской беленькой. Не под жарким солнышком, а у теплой печки будут закидывать в себя мужики стопарики с водкой. И наливать себе будут сами. Какие, к черту, бабы и пиво, когда холод такой собачий. Тут выжить бы. Муся готовила павильон к закрытию. Редкие прохожие заворачивали к ней и то надолго не задерживались: опрокидывали в себя залпом кружку и быстро убегали, кутаясь от ветра в некрасивые брезентовые плащи. На зиму Муся шла работать сменным дежурным в морг местной больницы. Тоже хлебное место, сутки через трое, зато, если кто умирал в ее дежурство, от родственников полагался небольшой магарыч: кто денег даст, кто продуктами поделится, а кто вещи покойного принесет. Зачем покойнику вещи, в самом деле? Случалось так, что на зимнем своем месте работы бабушка обслуживала и летних своих клиентов. Тогда она впадала в меланхолию и утрачивала присущий ей обычно оптимизм. В июле, например, заходил к ней пышущий здоровьем мужичонка, наливал трехлитровую банку пива, шутил, заигрывал, излучал жизнь, а в декабре привозили его, желтенького, как восковая церковная свечка, и налить он себе ничего не мог по определению, и выпить ему уже было не суждено. Грустно. Увидев знакомое тело, бабушка категорически отказывалась от «взятки». Не могла от знакомых принимать. Не укладывалось у нее в голове, как это можно брать деньги и за жизнь, и за смерть одновременно. Странные, но твердые принципы существенно сокращали бюджет. Умирал-то в основном летний контингент: алкоголики и весельчаки-балагуры. Физкультурники пиво не пили и жили долго. Даже смертельно больные старики и старухи стремились дотянуть до первых весенних денечков. Никому не охота ложиться в мерзлую твердую землицу посреди зимних метелей и нескончаемой темноты. Всегда зима считалась тяжелым временем, и если не сделаешь запасов, то и не выживешь. Гонимая страхом голода к моменту завершения работы пивного павильона, бабушка слегка наглела. Недоливала больше, обсчитывала сильнее, загоняла последним покупателям накопившиеся за лето, не проходящие по отчетности остатки пива. На этом ее и подловил отвергнутый мент. Он мог ее арестовать еще тогда, когда получил кружкой в лоб. Нападение на представителя власти, а там и до терроризма недалеко: сегодня – менту в лоб, завтра – покушение на товарища Сталина, логическая цепочка выстраивалась четко. Но был в ней один изъян: а ну как девка сболтнет, что приставал к ней? Не поверят, конечно, но осадочек останется. А могут и поверить, между прочим. Девка красивая, взглянешь в глаза и хочется ей верить почему-то. Мент был не глупым мужиком и рисковать не любил. Придумал другую, безупречную каверзу, не подкопаешься. Да еще и шансы себе оставил додавить строптивую девицу. Ноги ему целовать будет, лишь бы в тюрьму не пойти.