Жизнь военной элиты. За фасадом благополучия. 1918—1953 гг.

Я считаю необходимым уточнить некоторые биографические данные: дворянство моих предков фактически закончилось в 1877 г. со смертью деда, который был уже только личным дворянином. Отец мой и я родились не дворянами, никакими дворянскими привилегиями не пользовались и связей с дворянскими обществами не имели. Отец был железнодорожный служащий (ст. рабочий, мастер, конторщик), я до 1917 г. около трех лет работал конторщиком на железной дороге, дед по матери — рабочий, строил первую в России железную дорогу (Николаевскую, около 100 лет тому назад). С 15 лет я вынужден был начать работать ввиду материальных недостатков отца. Поляком я признать себя не могу, так как считаю, что недостаточно одного факта, что мой дед по отцу был поляк, от него осталась только одна фамилия, а имя (Владислав) отец мне дал из подхалимажа перед своим начальником (инженер Владислав Тарновский). Материнская линия — вся русская. Отец и я родились в России, ничего общего с поляками не имели. Я научился любить все народы, но меньше других я люблю поляков. У меня есть Родина — СССР, по своему рождению, жизни, культуре — я русский. Я не хочу и не могу отказываться от своей Родины. Я отбыл два с половиной года тюремного заключения и около десяти лет работы в лагерях. Семь лет я работал на общих физических работах рабочим и бригадиром лесоэксплуатационных работ, рабочим и бригадиром сельскохозяйственных работ в овощеводческом совхозе и два с половиной года экономистом, нормировщиком и секретарем производственной части. Работал и на морозе до минус 55 градусов и в условиях высокой температуры до плюс 100 градусов (дезокамера). Ходил и босой по снегу, бывал и голый на леденящем ветру. Бывал и в таких положениях, когда оставалось только закрыть глаза, чтобы превратиться в труп. Перенес я многие жизненные испытания благодаря физической закаленности организма, но во многом мне помогала и никогда меня не оставляла моральная сила. И если физическая оболочка износилась, то моральная сила выросла и окрепла настолько, что для меня является очевидным и несомненным, что ее хватит до конца жизненного пути. Я счастлив в том отношении, что знаю этот источник могучей моральной силы и не расстаюсь с ним. Чем хуже условия и тяжелее испытания, тем сильнее я ощущаю животворную силу этого источника.

Когда я пришел на службу Советской власти в 1917 г.,уменя была лишь пара белья. Когда конфисковывалось (в 1941 г.) мое имущество, то это имущество состояло из: золотых часов, которыми я был награжден за рекордную стрельбу, охотничьего ружья и военного обмундирования. Из всей прожитой мной жизни 20 лет были годами недоедания и ни одного года каких-либо излишеств. Не менее 10 лет в жизни я спал, не раздеваясь, на голых нарах и на земле. С января 1951 г. я нахожусь в новой обстановке. Если до сих пор я был в производственном трудовом лагере, то теперь в Особом лагере, где собраны изменники Родины, враги Советской власти различных мастей и периодов, собраны отбывать наказание в условиях сурового климата и особого режима. Окружение, в котором я оказался, постоянно напоминает мне о моем прошлом жизненном пути. Здесь представители всех вражеских фронтов и группировок, с которыми мне приходилось бороться. Есть возможность даже устанавливать участие в общих боях на разных фронтах. Звериная злоба, ненависть, беспочвенные надежды, вздымание рук к небесным и земным спасителям, трусливое угодничество, змеиное шипение, вздыхание о прошлом, непонимание собственной обреченности, — вот атмосфера моего существования. Я не задохнусь и в этой ядовитой атмосфере, хотя и густой концентрации, потому что нового чего-либо, неведомого, здесь нет, а самое главное — будучи один, я не чувствую себя одиноким и ощущаю в себе моральную силу, превосходящую весь этот зверинец. Мне хорошо известно, что среди этих людей нет идей, а там, где нет идеи, там не может быть и моральной силы.

Почему в 1942 г. я, работая на штабелевке древесины, выполнял нормы на 150%, хотя имел здоровыми одну руку и ногу?

Почему за все время войны залпы в честь побед Советской Армии вливали в меня могучие силы?

Почему раны моего сына для меня особенно дороги и священны?

Почему, будучи в 1945 г. бесконвойным возчиком, работая один в тайге, я пел песни в честь Ленина и Сталина?

Почему не только любимым, но и дорогим моему сердцу поэтом является Маяковский?

Почему дорогой для меня книгой, прочитанной в лагере, являлась книга «Над картой нашей Родины», в которой прекрасно изложен расцвет СССР?

Почему я сознаю себя виноватым в том, что я не участвовал в Великой Отечественной войне?

Почему я испытываю радость, наблюдая поезда, везущие уголь из Воркуты, хотя смотрю на них через колючую проволоку?

Почему я глубоко убежден в том, что американцы будут выброшены из Кореи? (И не только из Кореи.)

Почему я глубоко убежден в том, что недалеко то счастливое время, когда вся Европа освободится от цепей капиталистического рабства?