Жизнь взаймы

— Чтобы ты мог контролировать меня?

— Нет, чтобы ты экономно расходовала деньги. Отдавать столько за платья — настоящее преступление. По такой цене они должны быть золотыми!

— Да, они действительно золотые, только ты этого не видишь!

— Продать добротные, приносящие приличные проценты акции за пару лоскутов, которые ты называешь платьями. — причитал Гастон. — Я должен назначить над тобой опеку!

— Попробуй! Любой судья во Франции поймет меня и, в результате, вынесет постановление взять тебя под надзор. А если ты в ближайшее время не вернешь мне мои деньги, я накуплю ещё в два раза больше и снова пришлю тебе счета.

— В два раза больше тряпья? Да ты.

— Нет, дядя Гастон, я не сошла с ума; это ты сумасшедший. Ты, который не может позволить себе ничего лишнего, чтобы позже десяток наследников, которых ты ненавидишь и с которыми едва ли знаком, смогли промотать твои деньги. А теперь хватит об этом! Оставайся, пообедаем вместе! Здесь отменный ресторан. А к обеду специально для тебя я надену одно из тех платьев.

— Ни в коем случае! Выбрасывать деньги ещё и на.

— Я приглашаю тебя, за мой счет, естественно. У меня здесь открыт кредит. А за обедом ты сможешь мне дальше рассказывать, как должны жить нормальные люди. Я проголодалась как лыжник после шести часов тренировки. Нет, ещё больше! Мои примерки помогли! Подожди меня внизу. Через пять минут я буду готова.

* * *

Она спустилась вниз только через час. Гастон — бледный от злости и от того, что его заставили ждать — сидел за небольшим столиком, на котором стояло неведомое растение и лежала пара журналов. Аперитив он не стал заказывать. Лилиан испытала чувство глубокого удовлетворения, что он не сразу узнал её. Дядя тут же начал покручивать свой ус, когда в полумраке слабоосвещенной лестницы увидел спускавшуюся вниз племянницу, весь как-то подобрался и бросил на неё взгляд старого повесы.

— Это я, дядя Гастон, — сказала Лилиан. — Надеюсь, ты знаешь, что такое инцест?!

Гастон закашлялся. — Чушь! — проскрипел он. — Просто у меня с глазами что-то.

Когда я видел тебя в последний раз?

— Две недели назад.

— Я не об этом. Ещё раньше, когда?

— Года четыре тому назад — тогда я была полуголодной и совершенно растерянной.

— А сейчас?

— Сейчас я тоже полуголодная, но настроена очень решительно.

Гастон достал из кармана пенсне.

— Для кого ты накупила эти платья?

— Для самой себя.

— У тебя ведь нет.

— Единственные мужчины, за которых наверху можно было выйти замуж, были тренеры. В лыжных костюмах они выглядели вполне прилично, но в остальном вели себя как крестьяне в воскресный день.

— Так, у тебя совсем никого нет?

— Да, я одна, только не как ты, — сказала Лилиан и первой пошла в ресторан. Дядя последовал за ней.

— Ты что закажешь? — спросил Гастон. — Ясное дело, я плачу. Сам я есть не хочу. А ты? Что-нибудь диетическое, из больничного меню? Омлет, овощной салат, немного минералки «Виши».

— Что касается меня, — ответила Лилиан, — то начнем с морского ёжа, причем берем дюжину, и — рюмку водки.

Гастон невольно глянул на цены в меню.

— В морских ежах нет ничего полезного!

— Это только для скряг! Они, дядя Гастон, готовы удавиться из-за цены. Так, потом филе, говядину в пряном соусе.

— А перца там не слишком много? Может, лучше отварную курятину или овсяную кашку, вам в санатории наверное, часто.

— Да, дядя Гастон. Овсянки и всех видов вареной курицы я наелась на всю жизнь в горах, даже с видом на прелести природы. А теперь… хватит! Закажи нам филе, а к нему бутылку «Шато Лафит». Или это вино тебе не по вкусу?

— Такое я не могу себе позволить. Я стал очень бедным, дорогая Лилиан.

— Да я знаю. И оттого становится так печально ужинать с тобой.

— Что?

— С каждым глотком этого вина мы будем выпивать каплю твоей драгоценной крови.

— Фу-ты, чёрт! — вдруг совершенно нормальным голосом произнес Гастон. — Что за печальная картина! Да ещё под такое вино! Давай поговорим лучше о чем-нибудь другом! Можно немного попробовать твоих морских ежей?

Лилиан протянула ему тарелку. Гастон торопливо проглотил трёх ежей. Когда он ел, в нём чувствовался скупец, но вино он пил наравне в племянницей. Если уж он за него заплатил, то хотел получить своё.

— Дитя моё, — сказал он, когда в бутылке ничего не осталось, — как летит время! Я ещё помню тебя, Лилиан, когда ты. — Она почувствовала резкую, острую боль. — Об этом я не хочу больше ничего знать, дядя Гастон. Объясни мне только одно: почему меня назвали Лилиан. Я ненавижу это имя.

— Это всё твой отец, он так захотел.

— А почему?

— Тебе к кофе что заказать? Ликер? Коньяк? Может, шартрез или арманьяк? Хотя мог бы и сам догадаться! — Гастон явно оттаял.

— Тогда две рюмки арманьяка. Да, твой отец.

— Что, мой отец?

Марабу прищурил один глаз. — В молодости он провел несколько месяцев в Нью-Йорке. Один. Поздней он настаивал на том, чтобы назвать тебя Лилиан. Твоей матери было всё равно. Потом я как-то услышал, что в Нью-Йорке у него была очень даже романтичная интрижка. Это была некая Лилиан. Извини, ты сама спросила об этом.