Жизнь взаймы

— Если бы он столько же танцевал с какой-нибудь из наших барышень, его бы уже считали наполовину помолвленным и братья этой барышни сочли бы себя оскорбленными, если бы он на ней не женился.

Вителлеши пристально посмотрела в лорнет на Лилиан.

— Откуда она появилась?

— Она не итальянка.

— Вижу. Наверное, какая-нибудь полукровка.

— Как и я, — язвительно заметила Тереза Маркетти. — Во мне течет американская, индейская и испанская кровь. Тем не менее я оказалась достаточно хороша, чтобы выручать Уго Маркетти с помощью долларов своего папаши, чтобы разгонять крыс в его полуразвалившихся палаццо, строить там ванные и давать Уго возможность достойно содержать своих метресс.

Графиня Вителлеши сделала вид, будто ничего не слышит.

— Вам легко говорить, у вас один сын и деньги на текущем счету, а у меня четверо дочерей и полно долгов. Фиоле пора жениться. До чего мы докатимся, если богатые холостяки — у нас их и так немного — будут брать себе в жены английских манекенщиц. Теперь это стало модным. Страну форменным образом грабят.

— Следовало бы издать закон, запрещающий это, — продолжала Тереза Маркетти иронически. — Хорошо бы запретить также их младшим братьям, у которых нет средств, жениться на богатых американках: ведь те не знают, что после бурной любви до брака их ожидает одиночное заточение в гареме своего мужа.

Графиня опять сделала вид, будто не слышит. Она давала инструкции своим двум дочерям. Фиола отошел от Лилиан и остановился у одного из столиков, выставленных в сад. Торриани подвел Лилиан к Клерфэ.

— Почему ты не танцуешь со мной? — спросила она Клерфэ.

— Я с тобой танцую, — ответил он, — не вставая с места.

Торриани рассмеялся.

— Из-за ноги! Ему не надо было участвовать в гонках в Монте-Карло.

— Ему нельзя танцевать?

— Да нет, можно, только он слишком тщеславен.

— Это правда, — сказал Клерфэ.

— А участвовать в гонках послезавтра он может?

— Это совсем другое дело. Караччола поехал со сломанным бедром и оказался победителем.

— Ты должен беречься перед гонками? — спросила Лилиан Клерфэ.

— Ну, конечно, нет. Просто мне трудно танцевать.

Лилиан вернулась вместе с Торриани на танцевальную площадку. Левалли опять подсел к Клерфэ.

— Она подобна пламени, — сказал он. — Или кинжалу. Эти светящиеся стеклянные плиты — совершеннейшая безвкусица, вы не находите? — с горячностью добавил он через секунду. — Луна светит достаточно ярко. Луиджи! — крикнул он. — Потуши свет под танцевальной площадкой и принеси бутылку старого граппа. Из-за этой женщины я становлюсь печальным, — сказал он вдруг, обращаясь к Клерфэ; в темноте лицо Левалли казалось безутешным.

— Женская красота наводит на меня грусть. Почему?

— Потому что знаешь, как быстро она проходит, и хочешь ее удержать.

— Так просто?

— Не знаю. По-моему, этого достаточно.

— На вас красота тоже наводит грусть?

— Нет, — сказал Клерфэ. — На меня наводит грусть совсем другое.

— Я вас понимаю. — Левалли отпил из рюмки граппа. — Мне все эти вещи знакомы. Но я от них убегаю. Хочу остаться толстым Пьерро и только. Выпейте граппа.

Они выпили и замолчали. Лилиан опять пронеслась мимо них.

У меня нет будущего, — думала она. — Не иметь будущего — это почти то же, что не подчиняться земным законам. Она посмотрела на Клерфэ. Этим мы с ним похожи, — думала она. — Все его будущее — от гонок до гонок. Одними губами, беззвучно, она произнесла какую-то фразу. Там, где сидел Клэрфэ, стало уже темно. Она с трудом различала его лицо. Но ей незачем было видеть Клерфэ. Жизни не надо смотреть в лицо! Достаточно ощущать ее.

На каком я месте? — спросил Клерфэ, когда машина остановилась у заправочного пункта; шум заглушал его голос.

— На седьмом, — крикнул Торриани. — Как дорога?

— Ни к черту. При этой жаре буквально жрет резину, как икру. Ты видел Лилиан?

— Да. Она на трибуне.

— Слава богу, что она не торчит здесь с секундомером.

Торриани поднес ко рту Клерфэ кружку с лимонадом.

Подбежал тренер.

— Ну как, готовы?

— Мы не волшебники! — крикнул старший механик. — За тридцать секунд вам никто не сменит колеса.

— Давай! Быстрее!

В бак сильной струЈй полился бензин.

— Клерфэ, — сказал тренер. — Впереди вас идет Дюваль. Жмите за ним. Жмите до тех пор, пока он не выдохнется! А потом держите его позади. Больше нам ничего не требуется. У нас оба первых места.

— Давай! Готово! — закричал старший механик.

Машина рванулась вперед.

Осторожно, — подумал Клерфэ. — Только бы не пережать! Вот промелькнуло что-то пестрое, белое и сверкающее — трибуны, а потом перед ним опять было только шоссе, ослепительно голубое небо и точка на горизонте — точка, которая станет облачком пыли, Дювалем, машиной Дюваля.

Начался четырехсотметровый подъем.