Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Это надо запретить законом, – насмешливо поддержала ее Тереза Марчетти. – А еще запретить неимущим младшим братьям жениться на богатых американках, которые ведать не ведают, что после бурных страстей предсвадебной прелюдии их ожидает средневековое заточение в одиночном гареме, именуемом браком по-итальянски.

Графиня предпочла и эту колкость пропустить мимо ушей. Она подавала знаки двум своим дочкам: Фиола как раз «освободился», остановившись возле одного из столиков. Лилиан кивнула ему и в сопровождении Торриани подошла к Клерфэ.

– Почему ты со мной не танцуешь? – спросила она.

– Я танцую с тобой, – ответил Клерфэ. – Отсюда.

Торриани рассмеялся:

– Он не любит танцевать. Боится.

– Это правда, Лилиан, – согласился Клерфэ. – Танцор из меня никакой. В Палас-баре ты имела возможность сама в этом убедиться.

– Я и забыла давно.

Вместе с Торриани она вернулась в круг танцующих. Левалли снова подсел к Клерфэ.

– Темное пламя, – сказал он, глядя на Лилиан. – Или кинжал. Вам не кажется, что этот стеклянный паркет с подсветкой – ужасная безвкусица? – неожиданно вскинулся он. – Луна вон какая яркая! Луиджи! – позвал он. – Выключи подсветку. И принеси нам доброй старой граппы. Нет, эта женщина определенно меня удручает, – внезапно признался он Клерфэ, и печать горечи тенями глубоких морщин вдруг легла в темноте на его лицо. – Удручает меня женская красота. Почему бы это?

– Потому что знаешь, что она недолговечна, а хочется ее сохранить.

– Все так просто?

– Не знаю. Мне достаточно такого объяснения.

– И вас это тоже удручает?

– Нет, – ответил Клерфэ. – Меня удручают совсем другие вещи.

– Понимаю. – Левалли пригубил свою граппу. – Я знаю, о чем вы. Но стараюсь этого избежать. Хочу оставаться толстым неуклюжим Пьеро. Попробуйте лучше граппу.

Они выпили вместе, помолчали. Лилиан снова проплыла мимо них в танце. «У меня нет будущего, – думала она. – Это все равно что жить в невесомости». Она посмотрела на Клерфэ, и губы ее сами собой беззвучно произнесли фразу. Клерфэ теперь оказался в темноте. Лица его было почти не видно. А ей, пожалуй, этого и не нужно. Совсем не обязательно заглядывать жизни в лицо. Достаточно ее просто чувствовать.

13

– Как иду? – сквозь рев мотора выкрикнул Клерфэ, затормозив перед боксом.

– Седьмым! – прокричал в ответ Торриани. – Как дорога?

– Ни к черту! В эту жарищу жрет резину, все равно что икру. Лилиан видел?

– Да. Она на трибуне.

Торриани поднес ко рту Клерфэ кружку холодного лимонада.

К ним уже подходил капитан.

– Готовы? – крикнул он. – Скорей! Скорей!

– Мы вам что, волшебники, что ли? – огрызнулся шеф-механик. – За тридцать секунд вам сам черт колеса не сменит.

– Да скорей же! Работайте!

Мощная струя топлива упруго ударила в бензобак.

– Клерфэ! – пыхтел капитан. – Дюваль перед вами. Поджимайте его! Поджимайте, пока он не запсихует! Тогда вы его обойдете. А больше нам ничего и не надо. Два места перед ним тоже наши.

– Готово! Пошел! – крикнул шеф-механик.

Машина рванулась вперед. «Осторожно, – думал Клерфэ, – не горячись!» Пестрой бело-голубой рябью промелькнули трибуны, навстречу вылетела лента дороги, а дальше, кроме нее, осталась только синь неба и, белой точкой, облако пыли вдали, это, вероятно, и был Дюваль.

Трасса здесь перепадом в четыреста метров шла в гору. Навстречу вздымался горный массив Мадони, лимонные рощи, лиственное серебро оливковых плантаций, виражи серпантина, миллиметровая точность поворотов, щебенка из-под колес, раскаленный жар мотора, какой-то жук, снарядом бабахнувший ему в защитные очки, строй кактусов по обочинам, спуски-подъемы, вверх-вниз, скалы, брызги щебня, вперед, вперед, еще километр, еще, потом, промельком серого и коричневого, старинная крепость Кальтавутуро, пыль, много пыли, и вдруг, впереди, приземистым пауком – машина.

Клерфэ быстрее проходил повороты. И мало-помалу подбирался к цели. Еще минут через десять он уже мог разглядеть машину – похоже, это Дюваль. Клерфэ уже висел у него на хвосте, но Дюваль дорогу не уступал, наоборот, опасно маневрировал, подрезая его при каждой новой попытке обгона. Исключено, чтобы он его не видел, – видит, конечно. Уже два раза на очень узких, крутых поворотах машины шли так близко, что пилоты могли видеть лица друг друга, Клерфэ перед поворотом, Дюваль после. Дюваль явно не пропускал его умышленно.