Жизнь взаймы у смерти

Галина, пообщавшись в скайпе с дочерью, закрыла крышку ноутбука. В глаза словно насыпали песку, спина затекла, к тому же она опять забыла пообедать – как никогда легко работалось с самого утра, и было жалко прерываться на прием пищи. Роман нужно было отослать в издательство в конце месяца, она вполне успевала, и торопиться, в общем-то, необходимости не было. Но, зная, что могут случиться дни простоя – по причине уважительной или просто накатившей лени, работала сегодня не разгибая спины. Только раз, мельком посмотрев на часы, удивилась – а где Беркутов? Позвонив, успокоилась, хотя и слегка кольнуло – что-то темнил муж, по голосу поняла, по торопливому ответу. Накручивать не стала, лишь усмехнулась – все равно все выяснится, и мысли тут же переключились вновь на роман. Как всегда, не дописав одного, уже обдумывала сюжет следующего – на днях, просматривая новостную ленту, вдруг заметила – слишком часто поминают Сталина. И не в связи с репрессиями, а чуть не героем, освободившим страну от буржуазной нечисти и врагов народа. Часто звучало: «Так им и надо!», а Галина сразу вспомнила рассказы выживших в лагерях репрессированных, что собирала не один год. Вспомнила и ужаснулась… сколько поломанных судеб!..

Она успела вскипятить воду в чайнике, разогреть пару пирожков, позвонить сыну и включить телевизор.

– Галчонок, я дома! – нарочито бодренький голос мужа не обманул, тот явно был чем-то озабочен.

– Привет, сыщик! Голодный? – она вышла в прихожую, чмокнула его в щеку и поймала ответный взгляд.

Да, у Беркутова произошло «событие». И с работой это никак не связано. Что ж, давить смысла не было, она чувствовала Егора каждой клеточкой своего организма, знала и понимала любой его жест, движение седой головы, оттенки голубизны радужки при смене настроения. Болела с ним молча, когда он уставший возвращался в полночь и, едва проглотив ужин, засыпал на диване. Проспав несколько часов, приходил в спальню, обнимал крепко ее, толком так и не заснувшую, и лишь тогда отпускало. А утром, стараясь не шуметь, возился на кухне, готовя себе завтрак, чтобы дать выспаться ей. Он знал, что половину ночи она не могла заснуть… Говорят: «Будьте взаимно вежливы», а в их семье друг с другом были «взаимно бережливы».

– Не суетись, Галь, я заходил к Матвею, Лилечка накормила, – принявший душ Беркутов появился на кухне, когда она доедала второй пирог. – Чаю выпью.

– Близнецы тоже у деда гостят? – Галина не видела их уже с год, да и в последний раз лишь мельком, в парке, где случайно встретились.

– Да, Надежда в больнице, муж Лилечки в отъезде, она с мальцами пока живет у Матвея.

Галина не стала спрашивать, что случилось с женой Роговцева. Да, посочувствовать ей могла. Как любому больному. Но ее отношение к Надежде было настороженным. Зная историю семьи Роговцевых[7], безоговорочно принимала сторону Матвея и не понимала, как тот смог простить жену. Жалея его, так и не сумевшего вернуть любовь женщины, что потерял много лет назад по ее вине, Галина при редких встречах держалась с Надеждой ровно, без эмоций общаясь на нейтральные темы и испытывая при этом неловкость, – ей было противно собственное лицемерие. Но Роговцевы были давними друзьями Беркутова…

– Егор, у тебя что-то случилось? – не выдержала она, заметив потерянный взгляд мужа, брошенный вскользь. – Мне начинать волноваться?

– Галя, у меня есть дочь, – выпалил Беркутов и лишь после этого посмотрел на нее прямо и открыто.

– Уф… – выдохнула она облегченно. – Ну ты, Беркутов, из всего трагедию готов сделать. Я уже подумала… впрочем, неважно. Дочь твоя, точно? Родная? Сколько ей?

– Двадцать… я не знал о ней! Только сегодня… это ведь никак не повлияет на наши отношения, а, Галь?

– Как это – не повлияет? – она насмешливо посмотрела на мужа. – Вот странный вы народ, мужчины… иногда просто в ступор впадаю. Ты что, не рад, что у тебя родная кровинка нашлась? Ты, Егор, это слово – «дочка» – на вкус попробуй! Сладко звучит, нежно, ммм… вкусно. А похожа на тебя? Да? В таком случае, тем более – тебя от гордости сейчас распирать должно, а ты… отношения… А теперь выкладывай подробности!

Она видела, как у Беркутова увлажнились глаза, как хочется ему сейчас обнять ее, прижать к себе и спрятать лицо, чтобы не заметила навернувшихся слез. Ее и саму тянуло к нему, мелькнула жалость, нет, сочувствие – двадцать лет не знать ребенка, не видеть, как растет, меняется – это же как?! И время назад не откатишь… Но Галина лишь молча ждала его рассказа.

– Ее зовут Лиза. С ее матерью я встречался, когда впервые ушел от Лерки. Алена служила в отряде ДПС, молодая девчонка после школы милиции. А в девяносто восьмом она вдруг резко собралась и уехала из города – написала, что, мол, замуж выходит. Я и не переживал сильно – любви особенной к ней не испытывал. Но обидно стало, помню, что не объяснилась толком, получилось – бросила.

– Ну да. Мужское эго пострадало, – усмехнулась, перебив, Галина.

– Пусть так. Я вернулся к Лерке… забыть. Не забыл. Но и вспоминал не очень часто.

– Где же вы встретились?