Жизнь взаймы

— Вот именно, — подтвердил Клерфэ. — И не только здесь.

Парень кивнул.

— Мой отец говорит, что люди потеряли уважение к смерти. И это произошло из-за двух мировых войн.

Дым перестал идти. Клерфэ зажег сигарету. По непонятной ему причине он не хотел закуривать до тех пор, пока из крематория подымался дым. Он протянул сигареты парню.

— Чем занимается ваш отец?

— Мы торгуем цветами. Если вам что-нибудь понадобится, сударь, знайте, у нас дешевле, чем у этих живодеров в деревне. У нас бывает прекрасный товар. Как раз сегодня утром прибыла новая партия.

Клерфэ задумался. А почему бы ему не послать цветы в санаторий молоденькой бельгийке, этой бунтарке? Вероятно, высокомерный русский разозлится еще больше. Он зашел в лавчонку.

Она имела довольно жалкий вид, и цветы там были самые средние, если не считать нескольких очень красивых, которые совсем не подходили ко всему окружающему. Клерфэ увидел вазу с белой сиренью и большую ветку мелких белых орхидей.

— На редкость свежие! — сказал низенький человечек. — Только сегодня прибыли. Это первоклассные орхидеи. Не завянут по крайней мере недели две. Редкий сорт.

— Упакуйте их, — сказал Клерфэ, вытаскивая из кармана черную шелковую перчатку, которую Лилиан накануне вечером оставила в баре. — И это тоже запакуйте. Найдется у вас конверт и бумага?

Ему дали и то и другое.

* * *

В санатории было тихо.

Лилиан Дюнкерк, в синих брюках, сидела у себя на балконе. Перед ней в снегу, который намело за ночь, торчала бутылка водки — подарок Клерфэ.

Зазвонил телефон. Лилиан сняла трубку.

— Да, Борис… нет, конечно, нет… к чему мы бы пришли, если бы так поступали?.. Не будем больше говорить об этом… конечно, подымись… да, я одна, кто же может прийти ко мне так рано?..

Лилиан снова вышла на балкон. Она подумала было — не спрятать ли ей водку, но потом взяла стакан и откупорила бутылку.

Водка была отличная и очень холодная.

— Доброе утро, Борис, — сказала она, услышав, как хлопнула дверь. — Я пью водку. Хочешь? Тогда принеси стакан.

Растянувшись в шезлонге, она поджидала его. Волков вышел на балкон, держа в руке стакан. Лилиан вздохнула с облегчением. «Слава богу, обошлось без нотаций», — подумала она. Волков налил себе. Она протянула ему свой стакан. Он налил и ей доверху.

— Почему ты пьешь, душка? — спросил он. — Боишься рентгена?

— Нет, Борис, радуюсь жизни.

Он с изумлением поглядел на нее.

— Далай-Лама уже сказал что-нибудь о снимках?

— Нет. Да и что он может сказать? Я не хочу ничего знать.

— Правильно, — сказал Волков. — Выпьем за это.

Он залпом осушил стакан и убрал бутылку.

— Дай-ка мне еще, — сказала Лилиан. — Стаканы совсем маленькие.

— Сколько твоей душе угодно.

Лилиан наблюдала за ним. Она ждала, что он будет уговаривать ее не пить, но Борис был достаточно умен: он угадал ее мысли.

— Налить еще? — спросил он.

— Нет. — Лилиан поставила стакан около себя, не дотронувшись до него. — Борис, — сказала она, — мы слишком хорошо понимаем друг друга. Ты слишком хорошо понимаешь меня, а я тебя, и в этом наша беда.

— Ты права, — сказал Волков. — Великолепная беда! Когда дует фён, ее ощущаешь еще острее.

Лилиан закрыла глаза.

— Иногда мне хочется совершить самый нелепый поступок. Сделать что-нибудь такое, что разобьет эту стеклянную клетку. Кинуться куда-нибудь, не знаю куда.

— Мне тоже, — сказал Волков.

Она открыла глаза.

— Тебе?

Волков кивнул:

— Всем этого хочется, душка.

— Почему же ты ничего не делаешь?

— Потому что все осталось бы по-прежнему. Я бы только еще сильнее почувствовал, что сижу в клетке.

— Я знаю, Борис. Я ведь тоже только так говорю. Сам понимаешь почему. Боюсь рентгена и не хочу этого показать.

Она услышала шум мотора раньше, чем его услышал Борис.

Машина Клерфэ взбиралась по петлям дороги вверх, потом она остановилась, и мотор заглох.

— Почему, собственно, ты его терпеть не можешь?

Волков немного помолчал. Его голова и чуть согнутые плечи темным пятном выделялись на фоне серебристого неба. Он вертел в руках стакан, в котором свет преломлялся так, словно стакан был хрустальный. Потом Волков улыбнулся.

— Может быть, потому, что когда-то я был похож на него.

— Разве это причина?

— А почему нет? Не хочу, чтобы мне напоминали о тех временах. Когда он уезжает?

— Не знаю. Думаю, что завтра.

— Люди оттуда всегда приносят с собой беспокойство.

Лилиан закрыла глаза.

— Хочешь спать? — спросил Волков.

— Да. Водка нагоняет сон. Водка и ветер.

Сквозь полуопущенные веки Лилиан увидела, как он прошел мимо шезлонга. На секунду большая фигура заслонила свет, а потом Волков двинулся дальше, и свет, казалось, стал еще ярче.

Лилиан была взволнована, она не могла заснуть. Лежать и читать ей тоже не хотелось. «Это от водки», — подумала она.

Немного погодя она встала и сошла вниз.

* * *

К ее удивлению, Клерфэ оказался один. Она ожидала, что с ним Хольман. Клерфэ сидел на скамье у входа.

— Где же ваша машина? — спросила она. — Я ведь слышала, как вы приехали.

— Машину я оставил на дороге. Я не доехал до верха.

— Из-за Хольмана?

— Да, — сказал Клерфэ.

— Где он?

В эту секунду послышался рев мотора.

— Там, — сказал Клерфэ, — он испытывает «Джузеппе».