Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. Том 1. Перманентная революция и футуризм. Eritis sicut deus! Том 2. Советское авторское право в 1917–1930-х годах. «Честный» плагиат. Прецеденты

Кстати, А. Франс неоднократно встречался с Валерием Михайловичем, ценил его мнение, и такое общение вдохновило Горожанина на написание небольшой книги (брошюры) о своём vis-a-vis, для которой он выбрал довольно оригинальную форму – доклад вымышленного кардинала Папе Римскому. Это был такой тонкий trolling, так как произведения А. Франса были включены Ватиканом в «Index Librorum prohibitorum» – специальный перечень литературных произведений, запрещённых для чтения католикам – как раз накануне юбилея писателя[8].

Марк Борисович Спектор – легендарный сотрудник Николаевской Губ. ЧК, после окончания Высшей пограничной школы ОГПУ некоторое время служивший под началом Валерия Михайловича, – вспоминал: «Маяковский с Горожаниным в откровенном разговоре делились своими планами на будущее. Маяковский интересовался работой Горожанина и украинских чекистов, много расспрашивал его о Париже и встречах с французскими поэтами и писателями. В декабре 1921 года в Харькове Горожанин рассказал Маяковскому о том, что он возобновил работу над первой частью своей книги об Анатоле Франсе. (…) Владимир Владимирович горячо поддержал его. “Обязательно пишите, Валерий Михайлович, – сказал он. – Это будет очень интересно. Франс – мудрый, острый писатель, но, к сожалению, у нас мало о нём знают”».

Обычно В. В. Маяковский бронировал номер в харьковской гостинице «Красная» (бывший отель «Метрополь»), но тот, как правило, пустовал – Валерий Горожанин настаивал на том, чтобы друг жил у него дома. Во время одного из очередных приездов поэта Валерий Михайлович пожаловался ему на чиновников ГИЗ: «Сколько было неприятностей! Когда всё уже было готово, начальник управления по делам печати при Наркомпросе наложил лапу. Не понравилось ему одно слово – “восфонаритель”. Говорит, что смотрел словарь Даля, а там такого слова нет. Я ему доказываю, что на Западе такое слово в обиходе, а он – ни в какую. Пришлось заменить словом “воспламенитель”. Хорошо, что это на последней, 47-й странице. Мне этот лист быстро отпечатали, но заменить его – переклеить – наотрез отказались. В типографии говорят: ждите, нам сейчас некогда, срочный заказ. Вот пришлось мне, Марку Борисовичу и Берте Яковлевне просидеть три ночи, вырезать старые листы и вклеивать новые». Горожанин поднялся, взял со шкафа брошюрку и протянул Маяковскому: «Вот видите, какая неказистая: бумага газетная, а переплёт из какой-то оберточной бумаги».

«Да, – произнёс Маяковский. – И здесь у вас сидят бюрократы с пустыми чемоданами вместо голов. Как быстро они размножаются, просто ужас (…) Как они боятся свежего слова, живого».

Но, несмотря на все существовавшие бюрократические сложности, а самое главное – тотальный дефицит бумаги, книжка высокопоставленного сотрудника ВЧК «Анатоль Франц и Ватикан» увидела свет в харьковском издательстве «Пролетарий»[9].

На удивление, о книге Горожанина довольно лестно отозвался Алексей Максимович Горький, который прислал экземпляр для ознакомления И.В. Сталину. Тот, в свою очередь, делая традиционные для себя пометки на полях прочитанных книг, на одной из её страниц оставил замечание: «Лучшее, что было сделано до сей поры об Анатолии Франсе. И. Сталин».

Получив известие о гибели Владимира Маяковского от начальника Харьковского ОГПУ, Валерий Михайлович упал в обморок, а вернувшись из Москвы после участия в его похоронах, по просьбе коллег выступил в клубе им. Дзержинского на посвящённом поэту памятном вечере: «Владимир Владимирович Маяковский был надёжным другом настоящих солдат Дзержинского, непревзойдённым певцом нашего народа и бойцом партии. Своим он был и будет для каждого честного советского человека». Закончить выступление не смог – ушёл за сцену.

* * *

Полицейский пистолет системы Маузера под сравнительно маломощный патрон, выбранный Маяковским для самоубийства, был довольно популярной среди начальствующего состава органов госбезопасности моделью. По существующим правилам разрешение, выданное на год, необходимо было регулярно продлевать, но, по неизвестной нам причине, Владимир Владимирович в установленный срок этого не сделал. С учётом того, кто ему подарил боевое оружие, вопросов к поэту не возникало.

По слухам, во время посещения Теодором Драйзером Москвы в 1928 году Маяковский зазвал его к себе в гости, домой, где с гордостью продемонстрировал собственный арсенал[10].

Друзья поэта вспоминали, что он с детства любил оружие, умел с ним обращаться, хорошо стрелял, причём, как переученный левша, делал это с двух рук. Во время многочисленных поездок по стране и на различных выступлениях перед публикой пистолет носился им либо в небольшой коричневой кобуре (Лили Брик называла её «патронтажик»), либо тот просто лежал в кармане пиджака, часто вместе с кастетом: в придачу ко всем своим боевым навыкам, двухметровый атлет Владимир Владимирович постоянно тренировался в секции английского бокса.