Жизнь за жизнь

– Да, Тимофеев. Слушаю вас внимательно.

– Юрий Николаевич? – снова проявил майор свою природную вежливость.

– Да-да. Он самый. Слушаю вас. Только не спрашивайте, могу ли я говорить с вами. На это я скажу вам, что в настоящий момент крайне занят, а потом просто больше на ваш звонок не отвечу.

Соловьев слышал, как низкий женский голос пытался что-то подсказать Юрию Николаевичу. Слов разобрать было нельзя, но звучали они настойчиво и жестко, в приказном тоне, не терпящем возражений. Так обычно говорят жены, чем-то изрядно раздраженные, склонные к доминированию в семье.

Майор знал, что с этим вопросом обычно обращаются к абонентам продавцы какого-нибудь средства от всех болезней или еще чего-то подобного, поэтому поспешил представиться.

– Вас беспокоит майор Соловьев Алексей Валерьевич из областного следственного управления. Мне очень хотелось бы поговорить с вами по поводу паевого инвестиционного фонда.

– А в рабочее время, Алексей Валерьевич, этого сделать нельзя? – спросил Тимофеев.

Соловьев носом почуял, что его собеседник не собирался общаться с ним в присутствии жены. Но это было его право. Принуждать к чему-то человека, который даже на подозрении не стоит, попросту некрасиво.

– Нет. Дело не терпит отлагательств. Я уже еду к вам. Адрес я знаю, – настаивал на своем майор.

– Хорошо. Я сейчас выйду на улицу, встречу вас. Вы на какой машине?

– «Уазик» с символикой полиции.

– Хорошо. Подъезжайте, я подпишу.

Последняя фраза, как понял Соловьев, была сказана Юрием Тимофеевым для жены. Поэтому она оказалась намеренно громкой, выпадающей из общего фона разговора. Хотя эти слова вполне могли прозвучать и в деловом разговоре, когда человек раздосадован тем, что его даже дома беспокоят. Громкость как раз должна была бы показать возмущение собеседника тем, что ему даже дома никак не дают покоя.

Стемнело довольно быстро.

Машина заехала во двор длинного многоэтажного дома. Водитель поворачивал прожектор, расположенный рядом с его дверцей, чтобы осветить номера квартир, указанные на дверях подъездов.

Майор Соловьев уже чувствовал потерю зрения. Он считал это естественным возрастным явлением, но очки носить пока не желал.

Поэтому водителю, обладавшему еще довольно молодым и острым взглядом, пришлось ему подсказывать.

– Вот этот подъезд, товарищ майор, – сообщил он пассажиру.

Со скамейки, стоявшей у подъезда, поднялся человек и сразу направился к «уазику».

Новоиспеченный следователь сделал вывод, что это и был Тимофеев.

Тот, не говоря ни слова, открыл дверцу и опустился на заднее сиденье.

– Здравствуйте, Алексей Валерьевич, – сразу поздоровался он, но сделал это не совсем приветливо.

– Вечер добрый, Юрий Николаевич, – отозвался майор Соловьев как ни в чем не бывало. – Я рад, что вы все же решились уделить мне небольшую толику своего времени. Вы, я вижу, совсем не в настроении.

– Будешь тут не в настроении, когда только дома появишься, а тебя грызть начинают.

– Я вас понимаю. Но и вы поймите простую истину. Женщины обвиняют мужчин во всех возможных грехах только для того, чтобы потом, когда те почувствуют свою вину, вить из них веревки. Так с начала рода человеческого повелось. Еще древнегреческие философы много чего писали на данную тему. Но они же рекомендовали мужчинам не придавать этому значения и жить так, как им хочется.

– Древнегреческие философы давно уже жили, а нам сегодня приходится мучиться. Но мы не о том говорим. Я вышел только на минутку, сказал жене, что только документы подпишу и вернусь. Что вы от меня хотели? Чем могу быть вам полезным?

– Я хотел вас спросить об отношении к Павлу Яковлевичу Косицину, генеральному директору паевого инвестиционного фонда.

– Это к тому, в которого стреляли недавно?

– Да, именно к нему. А откуда вы знаете о покушении на него?

– Так это же было почти сразу, после моего ухода из фонда. Человека через три, кажется, после меня, должен был зайти тот мужчина, который в него стрелял. Я поругался с Косициным, но подписал договор и на следующий год. Он меня просто уговорил, сказал, что не бывает такого, чтобы какие-то одни акции падали в цене пару лет подряд, обещал, что они обязательно поднимутся, и тогда я смогу вернуть потерянное. Сейчас вот и думаю, что, может быть, зря согласился. Надо было бы остаток средств забрать и самому посмотреть, куда вложить можно. Но только, ради бога, моя жена ничего об этом знать не должна! Она и так меня грызет, все деньги требует. Если узнает, что я вложился неудачно, вообще со свету сживет. Но я ей сказал, что договор на пять лет подписал. Может быть, за это время что-нибудь улучшится.

– А вы, стало быть, знаете, кто стрелял в Косицина, да?

– Так в прессе сообщения были и описание того старика. Я его помню. Он один там таких преклонных лет был. Остальные моего возраста или моложе.

– Это все понятно. А на велосипеде вы часто ездите?

– Честно говоря, с детства на него не садился. Наверное, уже и разучился. Да у меня и велосипеда нет, чтобы проверить.