Жизнь замечательных людей по дзэну (СИ)

Помещик Иван Сергеевич не смутился, подкрутил бородку – так мальчишки собакам накручивают хвосты:

— Неожиданное не всегда нежданное! Дзэн!

ЗАДУМЧИВОСТЬ

Во время сражения под Измаилом молодой солдат знаменосец Петруха потерял полковой стяг: выбросил за ненадобностью, или продал врагу за турецкие серебряные деньги – никто не ведал.

Штабс-капитан Ольшанин Егор Дмитриевич слыл справедливым офицером, законником, душой общества и отцом солдат.

— Что ж мы с тобой сделаем, братец? – Егор Дмитриевич в нерешительности стоял перед Петрухой, как кол стоит в болоте. – За потерю полкового знамени, выбирай: сожжение на костре тебя, отрубание головы, расстрел перед строем, забить шомполами до смерти?

— Ничто ты мне не сделаешь, ваше благородие! – Петруха наглел, не боялся суда чести и с вызовом смотрел не только в глаза Егора Дмитриевича, но и на сослуживцев, которых по ночам обворовывал, словно хорь лабазный. – Мне покровительствует генерал Сумкин Анатолий Витальевич.

Я у генерала в фаворе после того, как в бане веником его по ягодицам отхлестал, а потом он меня, словно в дремучем лесу с медведем…

Анатолий Витальевич обещает меня в майоры произвести, как золотом одарит.

Ежели вы, Егор Дмитриевич, меня пожурите или укорите, тотчас послание отправлю своему благодетелю, на плаху вам. Задумайтесь! Дзэн! – Петруха с торжеством смотрел на штабс-капитана, подмигивал простым солдатам в драных трофейных фесках.

Офицер Егор Дмитриевич встал перед непростым выбором, словно одной ногой попал в колодец, а другой – на пожарище: если не накажет сурово Петруху за поругание полковой чести, то упадет в очах простых солдат и совесть свою обидит.

Ежели накажет сурово, то генерал Сумкин не пожалует, а разжалует, и, пожалуй, спросит сурово за потерю любимца.

Егор Дмитриевич в волнении выпил котелок столового белого вина и, наконец, к вечеру (когда к Петрухе прислали гонца от генерала Сумкина) нашел решение – так карась по суху перебирается из одного озера в другое.

— Задумайся, говоришь? Задумчивость – полезна по дзэну!

Вслушайся, Петруха: зад ум!

Не накажу я тебя; ты же возжелал отправить послание генералу Сумкину, так мы тебе поможем, как баба помогает мужику в бане. Дзэн!

По приказу Егора Дмитриевича солдаты оголили зад Петрухи и каленым железом (гвозди раскаляли на огне) за сорок пять минут вывели послание на белых ягодицах и на ляжках провинившегося:

«Сим уведомляю вас, уважаемый Анатолий Витальевич, что хотя Петруха данный знамя полковое потерял на поле брани, но к наказанию не приведен. Дзэн! С величайшим уважением и почтением к вам, штабс-капитан Ольшанин Егор Дмитриевич!»

ТОСКОВАНИЕ

Граф Вахрушев Петр Александрович присутствовал на балете, восседал в партере, как рассматривал яства за столом.

Балерины отрабатывали свои деньги — подпрыгивали, бегали по сцене, изгибали тела, взмахивали руками-крыльями, поднимали ноги выше головы – всё, как положено по прейскуранту театра.

Граф Петр Александрович лениво рассматривал искусство балерин через золотой лорнет, но тосковал, ах, как граф тосковал, словное потерял веру в золотые червонцы и литературу.

Тоска смутная, неясная, несолидная и худая.

«Всё у меня имеется материальное, но тоскую! Батюшки, как я тоскую! – граф Петр Александрович взирал на приму балерину Евдокию Малиновскую, но не щелкал пальцами, не подзывал со сцены танцорку – лень, да и в тоске балерина не интересовала, словно просроченный вексель. – Думал, что театр тоску прогонит, но ни трепыхание эфира, ни блеск служанок Мельпомены, ни мысли о времяпровождении с ними – не радуют и не уводят тоску.

Кобыле на скотобойне легче, чем мне в тоске!

Дзэн!»

Граф Петр Александрович лукавил, и лукавство немного разгоняло кровь – так в мороз мужик в проруби греется.

Спектакль закончился, господа и дамы пошли к выходу из залы, а граф Петр Александрович в задумчивости взирал на балерину Евдокию Малиновскую, как на пятно на сюртуке.

Балерина Евдокия Малиновская сегодня никуда не приглашена: ни на офицерскую вечеринку, ни в Усадьбу очередного благодетеля, поэтому чувствовала себя оскорбленной и брошенной уткой в Неве.

«Когда же этот лощеный франт богач с золотым лорнетом снизойдет до меня прекрасной и ангажирует на ночь? – балерина Евдокия Малиновская выжидала, не покидала сцену, с надеждой поедала глазами графа Вахрушева! – По долгам пришло время платить за выезд, за шелка, за бархат и бриллианты, а благодетели, словно в болоте сгинули.

Прелестно бы, чтобы господин взял надо мной покровительство, или, хотя бы ужином накормил в ресторации «Париж», или в усадьбу увез на ночной ужин, как Снежную Королеву».

Граф Вахрушев Петр Александрович в тоске рассматривал балерину еще минут двадцать, затем поднялся, поправил фалды сюртука, подкрутил ус, сложил золотой лорнет и почти подарил надежду Евдокии Малиновской, но затем надежду и сжег:

— Тоска! Дзэн! – граф Вахрушев Петр Александрович вышел из залы (даже о порожек не споткнулся, словно видел свою Судьбу с тоской).

ГАРМОНИЯ

В салоне графини Анны Петровны Шнайдер под Масленицу званый вечер, как на Парнасе.