Жизнь замечательных людей: Повести и рассказы

Даром что больше двух часов прошло, склока все продолжалась и даже еще набирала силу, так как открылось, что шесть соток угодий причитаются композиторам пожиже, сугубо областного значения, а тем, кто пьянствовал в «Балалайке»[32] со столичными знаменитостями, негласно назначены гораздо большие участки, и не в Уренгое, а в кооперативе «Розина и Фигаро».

Мешалкина молчала, молчала, а когда вдруг выдалась пауза, высказалась решительно невпопад:

– Какие раньше люди были, какие отношения, устремления, кругозор!..

– Кругозор-то тут при чем? – устало поинтересовался председатель Самохвалов, который был донельзя расстроен и утомлен.

– А при том! – сказала Мешалкина. Сказала и вышла вон.

41

Русский еврей – это особь статья. Дети Авраамовы, наверное, и в прочих землях великие физики, пройдохи и поэты, но в России они еще немножко изгои, православные, радикалы, по-славянски рассеянны, хотя и вездесущи, истово любят нашу беспутную матушку-родину, вообще они чуть больше русские, чем русские, недаром все Ивановы-Петровы-Сидоровы, не отличают трефного от кошерного и пьют, как последние босяки. Но главное – они столько сделали для русской культуры, что это даже странно, меж тем мы относимся к представителям Авраамова племени... как бы половчее выразиться – с прохладцей, потому что все-таки русский еврей собственно русскому человеку не может не подкузьмить.

Миша Розенпуд еще второкурсником женился на Любе Крючковой, круглолицей девушке из-под Рязани, и стала она, таким образом, Любовью Ивановной Розенпуд. Несколько позже, когда на кафедре гидравлики открылась аспирантская вакансия, Миша поменял свою природную фамилию на Красавина, а Люба так и осталась по-прежнему Розенпуд. Сначала девочка у них родилась под фамилией Красавина, потом мальчик родился под фамилией Красавин, потом еще мальчик – и все носатенькие, лупоглазые и задумчивые в отца.

На них бывает весело посмотреть, когда они собираются за вечерним чаем: вот сидит Михаил Красавин, рядом с ним Сашка Красавин, потом Машенька Красавина, потом Петька Красавин, а с краешка, у двери примостилась Любовь Ивановна Розенпуд.

42

В издательстве «Слово и дело» решили было выпустить к юбилею том воспоминаний о писателе-сатирике Лейкине, который в пору всеконечного упадка читательской культуры был не ко двору, хотя сочинял поучительно и смешно. Посему денег на издание никак не могли найти. В конце концов решили обратиться к водочному фабриканту и знаменитому меценату Воскресенскому, который тем и был, собственно, знаменит, что в отличие от подельников отличался хорошим вкусом, был грамотно сочувствен и широк. В разное время он жертвовал большие деньги на детскую Морозовскую больницу, переиздание всего Альфонса Додэ и балет на льду.

Встреча с Воскресенским состоялась в ресторане при гостинице «Помидор». После того как выпили и закусили (пили чуть ли не столетний французский коньяк, а на закуску подавали жареные каштаны и эскарго), Воскресенскому и говорят:

– Вот хотим издать том воспоминаний о писателе-сатирике Лейкине, но фондов, конечно, нет. Как бы нам это затруднение обойти?

Воскресенский отвечает:

– А вы знаете, не нравится мне ваш Лейкин – как-то все у него не то.

– Ну что вы! – говорят. – Чудесный писатель, его сам Антон Павлович Чехов всячески одобрял!

– И Чехов мне ваш не нравится.

Спустя короткую ошалелую паузу спрашивают Воскресенского:

– А кто же вам нравится?

– А никто!

43

Все-то у нас не как у людей: внезапно, с бухты-барахты, несообразно, некстати и чересчур. Скажем, жили мы не тужили тридцать лет и три года, и вдруг в понедельник является распределение по уголовному прошлому взамен распределения по труду... И каждое новое поколение у нас принимается жить как бы заново, в пику предыдущему, и в детстве мы открываем для себя категорический императив, а в зрелые годы склоняемся к детским играм, и школу демократии мы начинаем либо с безнадежным запозданием, либо совсем уж с младых ногтей.

Вот в детском садике № 2 города Королева старшая группа как-то в обед объявила голодовку и, действительно, не притронулась к борщу по-московски, сарделькам с макаронами и картофельным котлетам с клюквенным киселем. Оказалось, что группа только что прослушала детскую радиопередачу, которая так возмутила малышей, что они единогласно решили объявить голодовку в знак протеста против глумления над русской фольклорной традицией, если выразиться по взрослому образцу. Какие-то болваны с радиостанции «Юность» поставили в лицах сказку, в которой Кащей Бессмертный объедается маринованными мухоморами и умирает бесповоротно и навсегда.

Как ни уговаривала группу воспитательница Татьяна Павловна, как ни умоляла заведующая Надежда Сергеевна съесть хотя бы по ложке борща и надкусить сардельку, как ни стращал малышню истопник Петрович, которого все боялись, как огня, – группа ни в какую: сидят, надувшись, переглядываются и молчат. И быть бы беде, то есть большим неприятностям со стороны областного отдела народного образования, если бы заведующая Надежда Сергеевна не придумала хитрый ход.