Жизнь замечательных людей: Повести и рассказы

В зал заседаний вошел Московкис, играющим шагом поднялся на сцену, сел за стол президиума и движением безымянного пальца поправил свои очки. Дело было во вторник, во второй половине дня, в полуподвальном помещении на Плющихе, где другой день шли выборы нового председателя акционерного общества «Трудовик». Тимур Движков, мелковатый мужчина самой невзрачной наружности, которого разве что отличало мечтательное выражение глаз, сидел во втором ряду в обнимку с какой-то книгой и язвительно смотрел не то чтобы прямо перед собой, а как-то наискосок. Было так надышано и накурено, что президиум виделся из зала точно сквозь утренний туман, или сквозь дрему, или сквозь нечаянную слезу. Думалось, впрочем, складно, основательно – хорошо, и если бы не злоба непонятного происхождения и не какое-то неприятное беспокойство, то совсем было бы хорошо. Даже сосед справа, старший бухгалтер Нашатырев, против своего обыкновения не сопел.

С полгода тому назад у Тимура открылась жестокая язва двенадцатиперстной кишки, и ему вдруг страстно захотелось стать председателем акционерного общества «Трудовик». Исторический опыт ему подсказывал, что нет такой искрометной цели, которой не достиг бы стальной мужчина, и он безоглядно вступил в борьбу. В результате разветвленной интриги у Движкова остался только один соперник, подлец Московкис, всех прочих он хитроумно вывел из соревнования за председательский молоток: Сергееву словно с неба упала даровая путевка в Минеральные Воды, Новиков надолго свалился с острым пищевым отравлением, Серафимович прохлаждался в следственном изоляторе по подозрению в убийстве чужой жены. Впрочем, подлец Московкис, который сидел теперь в президиуме и строил проникновенно внимательные глаза, был тоже не лыком шит, во всяком случае, следовало опасаться его редкостного умения слепить уголовное дело из ничего. Немудрено, что хотя были приняты все меры предосторожности, например, у одной верной женщины под подолом таились пятьдесят подложных бюллетеней, а председателю счетной комиссии стороной посулили подержанный «мерседес», Тимуру Движкову было не по себе. Да: еще он носился с мыслью что-нибудь такое причинить брюкам соперника, чтобы они свалились в тот самый момент, когда подлец выйдет к трибуне с программной речью, но технически это оказалось неисполнимым, и Тимуру пришлось отказаться от дерзкой мысли. Зато он разведал о существовании в городе Саратове, на заводе железобетонных конструкций, одного драгоценного оппонента, который что-то знал о махинациях подлеца Московкиса в его бытность председателем райсовета. То есть понятно, отчего Движкова донимало неприятное беспокойство, – оттого, что он с минуты на минуту ожидал появления драгоценного саратовского оппонента, который должен был разоблачить соперника в пух и прах. Не исключено, что подлец Московкис как-то прознал об этом подвохе, во всяком случае, у дома на Плющихе с утра болтались ребята из частного охранного агентства «Каменная стена». Тут Движков, видимо, почувствовал, как неприятное беспокойство само собой обозначается на лице, и, чтобы не показать вида, наугад раскрыл книгу, которую он доселе держал в руках; книгу эту он выхватил с полки тоже самое наугад и единственно того ради, чтобы при случае вида не показать, будто бы ему в высшей степени безразлична вся эта электоральная канитель...

«В то время как Егорушка смотрел на сонные лица, неожиданно послышалось тихое пение. Где-то не близко пела женщина, а где именно и в какой стороне, трудно было понять. Песня, тихая, тягучая и заунывная, похожая на плач и едва уловимая слухом, слышалась то справа, то слева, то сверху, то из-под земли, точно над степью носился невидимый дух и пел. Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренне убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну...»

– Ты посмотри, Тимур, на эти рожи! – вдруг сказал старший бухгалтер Нашатырев и указал в сторону президиума движением головы. – Прямо амазонцы какие-то, ей-богу, подумаешь, что не было ни Высокого Возрождения, ни Льва Толстого, а просто-напросто длится железный век...

– Рожи как рожи, – сказал Движков.

– Нет, это прямой вызов чувству прекрасного! – настаивал старший бухгалтер Нашатырев. – Чувству прекрасного и понятию о целях исторического пути. Поскольку, как показывает практика, никакой цели история не имеет, то, видимо, весь ход человеческой цивилизации направлен на то, чтобы мерзавцам было удобней жить. Вот обрати внимание: христианству две тысячи лет, миллиарды людей на земле считают себя христианами, а между тем человечество по-прежнему живет по закону Моисея, по скрижалям иудейским – око за око и зуб за зуб! Но при этом оно – человечество то есть – пользуется космической связью и от Парижа до Нью-Йорка добирается за считаные часы. Знаешь, на что это намекает? сейчас скажу...