Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Сначала Брежнев дал возможность операторам и фотокорреспондентам сделать свое дело. С утрированным, наигранным отвращением он назвал их "нашими мучителями"; немецкие фотографы и телеоператоры на него за это не обиделись…"

На следующий день переговоры продолжились. На них Брежнев с упоением рассказывал гостю о многих крупных проектах — например, о строительстве Байкало-Амурской магистрали, с гордостью говорил об экономических и технических Достижениях своей страны, например хвалился производством советских электронных часов. Он даже преподнес Шмидту подарок — электронные часы "Электроника". Но, как пишет Шмидт, с подарком вышел казус — они функционировали всего лишь несколько дней.

Пока государственные деятели обсуждали свои проблемы, их жены тоже не сидели сложа руки, встречаясь друг с другом во время кофейных и чайных церемоний в Кремле. Во время одной из них произошел неприятный инцидент, который наглядно продемонстрировал супруге Шмидта Локи, что в советской государственной иерархии существует строгое правило, когда "каждый сверчок знает свой шесток". А произошло вот что. Во время беседы за кофейным столом Локи внезапно выразила желание сходить в соседний кремлевский зал, где в эти минуты ее супруг давал пресс-конференцию. Она позвала с собой всех присутствующих дам, однако шеф протокола что-то прошептал на ухо жене Брежнева Виктории Петровне, и та тут же отказалась от похода. Из вежливости с ней осталась госпожа Геншер, а остальные жены советских вельмож вынуждены были отправиться с Локи. Однако по мере приближения к залу, где шла пресс-конференция, количество сопровождавших жену Шмидта катастрофически редело. Сначала повернула назад жена Громыко, затем ее примеру последовала дочь Косыгина. В итоге Локи осталась одна, и ей не оставалось ничего иного, как тоже повернуть обратно. Говорят, она была в бешенстве, и когда вернулась к кофейному столу, то больше не проронила ни звука. Так женщины и просидели в абсолютном гробовом молчании.

29 октября в Москве состоялись похороны Екатерины Фурцевой, покончившей с собой пять дней назад на 64-м году жизни. Гражданская панихида по усопшей проходила с 9.30 до 13.00 в новом здании МХАТа. В два часа дня на Новодевичьем кладбище состоялись похороны. Вот как об этом вспоминает Л. Зыкина:

"На панихиде я спела у гроба Екатерины Алексеевны песню-плач "Ох, не по реченьке лебедушка все плывет…". После похорон Николай Павлович со Светланой (дочь Фурцевой от первого брака. — Ф. Р.) позвали меня на поминки, но я не поехала. Потому что никому из них не доверяла. Вместе с несколькими такими же близкими Екатерине Алексеевне людьми мы пошли ко мне домой и устроили свои поминки. Вспоминали и плакали… Она ведь была нам близким и очень дорогим человеком…"

А вот как запомнился тот день диктору Центрального телевидения Ангелине Вовк:

"Хоронили Фурцеву, в связи с чем изменилась программа передач. Мне нужно было выйти в эфир и за очень короткое время рассказать об изменениях. Все прошло хорошо. Я отключилась от эфира и вдруг рассмеялась, видимо, от переполнявшего меня чувства глубокого удовлетворения самой собой. А через минуту узнала, что этот мой смех прошел в эфир. То ли я кнопку до конца не отжала, то ли еще что-то. Представляете, страна хоронит министра культуры, я с серьезным видом зачитываю программу и после этого начинаю дико хохотать. Причем когда я увидела запись, то просто не могла поверить, насколько все это было чудовищно. От эфира меня, правда, не отстранили, но премии квартальной лишили…"

30 октября в СССР диссиденты в первый раз отметили День политзаключенного. В этот день во всех лагерях на территории Советского Союза политзаключенные проводили однодневные голодовки, а в Москве правозащитники устроили пресс-конференции, на которые пригласили зарубежных корреспондентов. Одну из таких пресс-конференций вели Сергей Ковалев и Татьяна Великанова, другую — Андрей Сахаров и Елена Боннэр. Последняя состоялась прямо у них дома на улице Чкалова, пришло много западных журналистов, из большой комнаты пришлось выносить всю мебель, включая шкафы и кровати. И все равно часть пришедших осталась стоять в дверях и в коридорчике.

В тот же день Театр на Таганке, закончив свои гастроли в Ленинграде, собирался в Москву. Высоцкий возвращался в столицу на своем "БМВ", который уже успели починить после аварии 4 октября. При этом, накупив в Питере всякой всячины, он никак не мог разместить все эти покупки в багажнике — тот никак не хотел закрываться. В течение, наверное, получаса Высоцкий терпеливо перекладывал вещи с одного места на другое, но багажник все равно не закрывался. Глядя на его потуги, коллеги даже предложили кое-что из вещей безжалостно выбросить. В итоге нервы Высоцкого не выдержали: когда в очередной раз багажник не закрылся, он со всей силы захлопнул его, навалившись на него всем телом. Внутри что-то хрустнуло, но Высоцкий даже не стал смотреть что именно. Сказал, что, судя по всему, петровские бокалы, ну и Хрен, дескать, с ними.