— Вы полковник Горкалов? — спросила она, глядя ему в глаза.
— Да. — Он немного опешил — так неожиданно и стремительно произошла эта, никак не запланированная встреча.
— Я дочь капитана Нормана, — произнесла она, отодвигая стул и присаживаясь напротив Ильи Андреевича. — Отец не смог откликнуться на письмо. — Она продолжала смотреть ему в глаза и тихо добавила:
— Папа умер два года назад.
Простота, непринужденность ее манер, в которой угадывалось воспитание определенного сорта, сразу расположили Илью Андреевича и одновременно — оттолкнули его, словно в душе сработал некий предохранитель. Воспоминания обрушились мгновенно, в сидящей напротив девушке он действительно узнал Дейвида Нормана — его черты, смягченные юностью и женственностью, его глаза изменчивого, небесного цвета и даже упрямый, чуть насмешливый взгляд.
Вспышка памяти продолжалась не более нескольких секунд:
«Серые стволы деревьев… Опавшая листва оранжевого цвета, испуганная стайка птиц, стремительно вспорхнувших из зарослей, куда секунду спустя, сминая деревья, опустились пять тонн серой камуфлированной брони, — это четырехпалый ступоход боевого робота сделал очередной шаг и застыл».
— Илья, что на твоих сенсорах?
— Вижу пять сигналов, капитан.
Рубка «Фалангера» резко повернулась, взвизгнув приводами торсового разворота. Лицо капитана Нормана за выпуклым бронестеклом выглядело именно так — спокойно, даже чуть насмешливо. Автоматическая пушка правого борта повернулась, используя свой независимый привод, и лейтенант Горкалов отчетливо увидел, как заработал плечевой механизм перезарядки, подавая из недр «Фалангера» резервный боекомплект.
— Спокойно, лейтенант. Это всего лишь «Хоплиты».
То был первый реальный бой Ильи Горкалова, недавнего выпускника военной академии Элио. Бой, в котором шестидесятитонный «Фалангер» Нормана постоянно прикрывал его, растерявшегося, очумевшего от ракетных залпов и оглушающего грохота снарядов, беспрестанно молотивших по броне его «Ворона»…
Горкалов помнил лишь тот миг последних радиопереговоров, а потом его память запечатлела уже поваленный, сгоревший лес, концентрические круги раскиданных, будто спички, деревьев, пять боевых машин противника, догоравших чадными кострами среди тлеющего подлеска, и «Фалангер» Дейва с перерубленным ступоходом, который стоял, нелепо накренившись посреди мертвого, выжженного пространства.
В тот день Горкалов понял, что за адскую мощь несет в себе шагающая боевая машина. В первом бою он испытал все: и смертельный ужас, и растерянность, и запоздалый стыд за свои нелепые, нерешительные, взбалмошные действия, — словно все, чему его учили на симуляторах, рассыпалось в прах под смертельным дуновением первого ракетного залпа атакующих машин, и если бы не спокойный профессионализм Дейвида Нормана, то первый бой Горкалова стал бы для него последним…
Позже, уже на базе, в броне «Фалангера» насчитали семьдесят пробоин.
Норман ни разу не упрекнул его, хотя за семь минут адского столкновения боекомплект «Ворона» так и остался неизрасходованным…
— …Как это случилось?
Она несколько секунд молчала, а затем ответила:
— Автокатастрофа.
Илья вдруг ощутил пустоту. Норман был одним из немногих, в ком Горкалов оставался подсознательно уверен, и вот… Горечь утраты мгновенно смешалась в душе с этим чувством
Ее белоснежное, стильное пальто, светлые волосы, в сочетании с мягкими чертами лица и вдумчивыми, такими знакомыми глазами Дейва, — казались какой-то нереальной ретроспективой, обновленным, реанимированным прошлым, будто в девушке действительно присутствовали не просто гены отца, а нечто большее, пока что скрытое от понимания.
— Как тебя зовут?
— Шейла. — Она достала из сумочки сигареты и добавила:
— Заочно мы знакомы очень давно. Мне двадцать семь, и лет пятнадцать назад отец впервые рассказал о том бое на Фрамере, когда вы спасли ему жизнь.
Илья Андреевич внимательно посмотрел на нее и ответил:
— Я обязан твоему отцу большим количеством подобных эпизодов.