Жизненный круг

Сорок с лишним лет прожил Геннадий на земле: детей нажил, семью укрепил, друзей нашел. Жизнь еще не кончается. Будет у него впереди счастливая жизнь с любимой женщиной, радости, подаренные взрослеющими детьми, путешествия по миру, которые обогатят его новыми яркими впечатлениями, творческая работа, приносящая радость и уважение окружающих. Наверное, будут и трудности, без которых, Геннадий это точно знает, жизнь скучная и пресная. «Вперед, – чуть иронично говорит он себе, – вперед, брат, к новым жизненным успехам!».

Умей с судьбой договориться

С какого времени человек себя помнит? И что он может вспомнить с материнской утробы? Такие вопросы не раз задавал себе Женя Воронков, нормальный, в общем-то, парень, только лишенный матери, и потому не раз пытавшийся представить ее себе. У дядьки – известного в городе хирурга – утащил учебник по акушерству, тщательно изучил, и понял, что было с ним лично, когда его и на свете не было. И не только понял, а вспомнил.

Например, как мама, он это теперь знает, что мама, а тогда, наверное, думал, что-то неизведанное, но очень приятное, касалась своего живота, и через оболочку кожи к нему шло доброе тепло и разливалось в нем блаженство. Слышал откуда-то: «Растешь, малыш? Будь сильным и храбрым, чтобы меня защитить». Что значит – защитить, он не знал, хотя весело бил по стенкам своего жилища, показывая, какой он храбрый и сильный. Говорила она еще: «А может ты девочка? Ничего, я и девочке рада, лапушке моей». Что такое девочка, неясно. Успокаивало то, что мама любому ему рада. «Эй-ей, – волновалась она, когда он активно переворачивался в поисках удобного места в своем маленьком мирке, – не бушуй, мне больно». Он совсем не хотел доставлять боль, поскольку это очень тяжело, знает: ему больно, когда оказывается вжатым в стенки жилища. Тогда он сердито подает знак: мне больно!

Шутят взрослые, что до трех месяцев плод боится, как бы мама его не выкинула, а после трех боится мама, как бы ребенок не вылез слишком рано. Лично он ничего не боялся, зная, что ждет его мама и любит, о чем не раз ему говаривала. Насчет папы уверен не был, поскольку голос его слышал редко, да и слышанное радости не доставляло. Когда они оказывались втроем, то есть папа, мама и он внутри, то чаще всего папа и мама ссорились: из-за того, где и на что жить, с кем встречаться, когда кому дома быть. Честно признаться, он еще смысла спора не понимал, но по маминому настрою, по тому, как поступал от нее кислород, как стучало ее сердце, чувствовал недовольство и раздражение. Когда же папы рядом не было, мама бывала удручена. Спустя какое-то время успокаивалась, пела песни – веселые и грустные, слушала музыку, и разговаривала с ним. Еще рядом с мамой жили люди, очевидно, любившие ее, поскольку тон их голосов не пугал, более того, давал понять, что ни ему, ни ей они ничего плохого не сделают.

В его темно-водяном мире было уютно, тепло, мягко, спокойно. Мелкие неприятности, приносимые извне, особенно не волновали. Разве только, у мамы падал гемоглобин, или ей не хватало кальция, но он-то, умелый добытчик, все это добывал из маминого организма, немного ее жалея. Последнее время им обоим было очень душно, мама, по всей видимости, задыхалась, и они с нетерпеньем ждали наступления вечера, когда затихнут звуки города, спадет жара, мама начнет свободно дышать, и ему тоже станет легче.

Рос он быстро, и как стало ему тесно, задумал во внешний мир перебраться. Толкнулся сильно, не поняли. Толкнулся еще раз. Надавил на низ своего жилища так, что мама вскрикнула. Что-то он, видно, сделал, поскольку его уютное жилище слегка сдвинулось, ему даже показалось: вниз куда-то полетело. Находиться в таком положении невыносимо, потому стал он биться, причем именно вниз, полагая, что выход там. Уставая, ненадолго затихал, а потом настойчиво пробирался дальше сквозь узкий и темный туннель. Особенно испугало, когда вода, которая всегда защищала от ушибов, вдруг исчезла. Что это? Как же без нее? Растерянность быстро прошла и появилась уверенность, что выбираться все-таки придется, и чем скорее он это сделает, тем лучше. На беду что-то мешало, не пускало. Может, этот длинный шнур, который связывает его с мамой? Оторвать его он не мог, да и боялся, не представляя, как без него питаться.