Х. Г. Раковский приехал в Москву за несколько дней до пленума ЦК РКП(б) (17–20 января), на котором весьма непрочный «триумвират» Сталина, Зиновьева и Каменева добился первой крупной организационно-политической победы над Троцким, пытавшимся в предыдущие полтора года повести за собой партию в качестве наследника Ленина. Несмотря на разъяснительное письмо Троцкого, пленум возвел в ранг партийного решения догмы о существовании «троцкизма», «мелкобуржуазном характере», «небольшевизме» Троцкого и т. д. Выступивший на этом пленуме в прениях по сообщению Сталина Х. Г. Раковский был единственным членом ЦК, взявшим Троцкого под защиту по поводу лживых инсинуаций самого Сталина, а также Петровского, Мануильского и др. Раковский остановился в основном на демагогическом заявлении о том, что «белые делают ставку на Троцкого». Это так, согласился оратор, но виновен ли в этом сам Троцкий? «Как только возникает какое-нибудь разногласие в нашей партии, так тот или другой из наших товарищей является объектом такой ставки». Были приведены примеры использования белогвардейской печатью имени Ленина. «Сталин знает, что “Последние новости” (русская эмигрантская газета, выходившая в Париже
Резолюция была принята большинством против двух голосов.[791]
Совершенно очевидно, что этими лицами были Троцкий и Раковский. Но мотивы голосования Раковского не носили характера поддержки платформы оппозиции во главе с Троцким, которая только еще формировалась. Он не участвовал в полуоппозиционном выступлении 1923 г., с Троцким его пока что связывали личные дружеские отношения, но не политическое единомыслие. Работая за границей, Раковский стремился в основном нарочито демонстрировать свою лояльность партийно-государственному руководству.На пленуме Раковский выступил с сообщением о взаимоотношениях СССР с Англией. Он изложил свой разговор с Чемберленом накануне отъезда из Лондона. Тон британского министра, резюмировал докладчик, был примирительным. Раковский считал возможным возобновление переговоров через несколько месяцев. Решение было глухим – сообщение приняли к сведению.[792]
Длительная командировка в СССР была использована прежде всего для того, чтобы оказать воздействие на советские партийные и государственные органы, убедить их в перспективности дальнейших политических контактов с Великобританией, отношения с которой оказались теперь под серьезной угрозой. В то время как антисоветская кампания в Британии утихла, антибританская кампания в СССР продолжалась. Центральная советская печать нагнетала оскорбления и обвинения по адресу «британского империализма», тенденциозно освещая заявления государственных деятелей Великобритании.
Когда в начале февраля Раковский находился в украинской столице Харькове, он прочитал два варианта отчета о речи, произнесенной Чемберленом за несколько недель до этого, – в британских газетах и в советских официозах. Ему сразу же бросилось в глаза, что в советских газетах изъят важный фрагмент о том, что он, Чемберлен, не намерен устанавливать общего фронта против кого-либо (в виду явно имелся СССР), что он старается устранить недоразумения и разногласия. Исключение этого места из изложения речи, которое можно было трактовать как приглашение к возобновлению переговоров, возмутило Христиана Георгиевича, расценившего эти действия «Правды» и «Известий» как тенденциозное освещение советско-британских отношений.
7 февраля он написал письмо членам коллегии НКИД с копиями членам Политбюро и главному редактору «Известий» Ю. М. Стеклову (редактором «Правды» был член Политбюро Н. И. Бухарин). Это гневное и страстное письмо, в котором утаивание информации о речи Чемберлена было лишь отправным моментом, заслуживает подробного цитирования. Раковский писал: «Возникает вопрос: …Полезно ли нам самим устранять из нашей информации все те успокаивающие сведения, которые получаются нами относительно наших взаимоотношений с Англией, или, наоборот, давать такую информацию, которая поддерживает среди наших рабочих и крестьян алармистские[793]
настроения? Это я считаю безусловно вредным, потому что подобным образом мы притупляем чувство опасности у наших рабочих и крестьян, и, когда перед нами встанет подлинная опасность, они в ее существование могут не поверить».