Жизненный путь Христиана Раковского

Небезынтересно отметить, что в то время, когда Х. Г. Раковский находился в далекой алтайской ссылке, на страницы печати подчас продолжали прорываться не просто положительные, а весьма высокие оценки его прежней деятельности. На Украине в 1930 г. появились воспоминания В. П. Затонского, в которых довольно подробно рассказывалось, как Раковский стал главой украинского правительства, каким он обладал политическим тактом, как хорошо ориентировался в обстановке, как быстро в условиях «председательского кризиса» во Временном рабоче-крестьянском правительстве Украины привлек к себе симпатии только что настороженно к нему относившихся членов этого правительства.[1235] Издававшаяся на Украине болгарская газета в том же году вспомнила высокий отзыв В. И. Ленина о статье Х. Г. Раковского «Голод и кукуруза».[1236]

Образ жизни Христиана Георгиевича и его супруги в Барнауле был самым простым: продукты покупались на рынке, и обычно этим занимался Христиан, пищу готовили на примусе. Вначале Раковские жили в гостинице горкомхоза, а затем в доме № 12 по улице Косой Взвоз (ныне улица Ф. Колядо).[1237]

Они снимали комнату у пожилой женщины Т. Вдовиной-Киреевой, которая вскоре рассказала соседям, что ее квартирант – бывший посол в Париже. Жители окрестного района проявили симпатии к Раковским: до далекого Алтая, видимо, не докатилась еще волна страха перед общением с «троцкистами». Н. Ф. Зайцева, тогда девочка-школьница, а в конце 80-х годов сотрудница музея боевой славы Барнаула, в письме Х. В. Раковскому, внучатому племяннику нашего героя (март 1989 г.), поделилась воспоминаниями, которые хранила в своей памяти полстолетия. Она рассказала о дружеском общении своего отчима с Раковским, о их беседах, о том, как Христиан Георгиевич убеждал ее в необходимости серьезного изучения иностранных языков и сам учил ее языкам. «В моей памяти он оставался добрым, очень умным и простым человеком, который находил общий язык с девочкой-школьницей… Христиана Георгиевича почему-то представляю в зимней одежде: очень высокий, в бобровой шапке, в пальто с шалевым воротником, а бабушку Вашу вспомнила в белом летнем строгом костюме, в белой блузке. Ее я как-то побаивалась, видимо, потому, что она для меня была учительницей. А в те времена к учителю у нас было особое, уважительное отношение».[1238]

Несмотря на все невзгоды и трудности, сердечное заболевание и малярию, Х. Г. Раковский продолжал проявлять высокую политическую активность и принципиальность, верность своим убеждениям, не шел на компромисс со сталинской бюрократией, в отличие от многих других оппозиционеров, один за другим посылавших в ЦК ВКП(б) декларации о раскаянии. «Самое страшное – не ссылка и изолятор, а капитуляция», – писал Раковский одному из товарищей.[1239]

Прибыв в Барнаул, политический ссыльный тотчас же попытался восстановить связи со своими единомышленниками. По известным ему адресам ссыльных оппозиционеров были посланы тезисы и заявление, все еще не отправленные в Москву, для согласования и присоединения. 8 сентября 1929 г. Раковский разослал из Барнаула экземпляры проекта заявления с сопроводительным письмом, подготовленным еще в саратовские дни, добавив к ним: «Настоящее письмо приходится отправлять уже из Барнаула (адрес – до востребования). Седьмого сентября мною отправлена Л. Д. Троцкому копия нашего проекта заявления с просьбой о присоединении с одновременным сообщением об этом в ЦКК».[1240]

Получившие текст заявления оппозиционеры переписывали его от руки и рассылали во все новые места.[1241] Группе ссыльных, находившихся сравнительно неподалеку, в Рубцовске, Раковский телеграфировал 24 сентября: «Прошу неприсоединившихся иметь в виду интересы консолидации сил. Заявление и тезисы составляют единое целое, отличаются лишь целевыми установками. Готовы учесть всякие конкретные замечания».[1242]

В среде оппозиционеров возникла дискуссия. Часть из них отвергла возможность обращения в ЦК ВКП(б) данного состава в принципе. Появилось даже открытое письмо «Почему мы отвергаем заявление тов. Раковского», датированное 14–22 сентября 1929 г.,[1243] обвинявшее Раковского в недооценке «левизны» сталинской группы и в том, что заявление троих (автором считали именно его) наносит политический удар оппозиции, какими бы хорошими намерениями ни руководствовались лица, его подписавшие. Некоторые оппозиционеры (например, Б. С. Лившиц, И. Соболь и другие, находившиеся в ссылке в Славгороде в Алтайском крае) критиковали Раковского с противоположных позиций, считая, что руководство ВКП(б) в основном возвращается к правильной линии.[1244] Но такие крайние взгляды были редкостью. В целом заявление Раковского, Косиора и Окуджавы стало своего рода новой платформой оппозиции. К нему присоединилось около 5 тыс. ссыльных и заключенных оппозиционеров, в том числе Н. И. Муралов, П. Г. Мдивани, Л. С. Сосновский.[1245]