Жизненный путь Христиана Раковского

Не был им понят, в частности, провокационный характер судебных процессов против представителей технической интеллигенции (Шахтинское дело, дело Промпартии, дело «Союзного бюро меньшевиков» и т. п.), место этих процессов в закреплении кровавой террористической диктатуры в СССР. В нашем распоряжении есть лишь ссылка на не дошедший до нас документ Х. Г. Раковского, в котором рассматривался «процесс вредителей» (видимо, речь шла о процессе Промпартии 25 ноября – 7 декабря 1930 г.). Ссылка эта содержится в письме одного из оппозиционеров, опубликованном в Берлине. Главный смысл документа Раковского ясен. В нем содержалось доверие к тем показаниям и «доказательствам» «вредительства», которые фигурировали на процессе. Не возникает и тени подозрения в том, что это – клеветническое дело.[1279] В документе содержались рассуждения, почему «расцвело вредительство, на кого оно опирается»; «на основании опыта своей парижской работы» Раковский мог бы «дать обширный ценный материал по вопросу о связи вредителей с белоэмигрантской и французской буржуазией».[1280] Пройдут годы, и в тюрьме, во время моральных и физических истязаний Х. Г. Раковский, наверное, осознает полную невиновность своих предшественников.

Пока же Х. Г. Раковский был далек от тех оценок личности Сталина, которые давались, например, группой М. Н. Рютина, составившего летом 1932 г. свою программу, в которой целая глава была посвящена месту Сталина как «злого гения партии и революции», «могильщика революции», «провокатора».[1281] В платформе рютинского Союза марксистов-ленинцев были примечательные слова: «Основная когорта соратников Ленина с руководящих постов снята, и одна часть ее сидит по тюрьмам и ссылкам, другая, капитулировавшая, деморализованная и оплеванная, – влачит жалкое существование в рядах партии, третьи, окончательно разложившиеся, – превратились в верных слуг “вождя” и диктатора».[1282] В этой классификации Х. Г. Раковский относился к первой, единственно заслуживавшей уважения категории.[1283]

Со второй половины 1932 г. сведения о Раковском, публиковавшиеся в «Бюллетене оппозиции», становятся все более отрывочными и редкими. Упоминания о его деятельности относятся теперь к сравнительно давно прошедшему времени. В июне 1932 г. журнал сообщил о распространившихся в Москве слухах о смерти Раковского. Через три месяца газета П. Н. Милюкова «Последние новости» подтвердила этот слух, сообщив 25 сентября о смерти Раковского в московской больнице, куда он якобы был переведен из Сибири. «Подточенное беспокойной жизнью и тяжким трудом, его здоровье не выдержало сурового сибирского климата».

Советская печать молчала. Видные французские общественные деятели обратились за сведениями в полпредство СССР, но и оттуда не получили никакого ответа.[1284] Через некоторое время, однако, слухи были опровергнуты. Говорилось, что, несмотря на крайнюю усталость, трудности быта и затворническую жизнь, Раковский сохраняет оптимистическое настроение.[1285] Позже появилась его фотография в Барнауле, относившаяся к концу 1932 или началу 1933 г. Тогда же было сообщено новое тревожное известие о том, что ОГПУ тайно вывезло Раковского из Барнаула и полностью изолировало его; говорилось, что имеются свидетельства о его переводе в Якутск.[1286] Еще через некоторое время за границу было передано сообщение о том, что в середине апреля 1933 г. Раковский был перевезен в Москву для операции аппендицита, после чего был вновь возвращен на место ссылки.[1287]

Другие, совсем уже малодостоверные слухи излагал социал-реформистский эмигрантский журнал, писавший, что Раковский будто бы в конце 1932 г. предпринял попытку побега, добрался до границы, где был ранен, захвачен и привезен в Москву, вылечен, а после этого возвращен в ссылку.[1288] Об этих слухах вспоминал и Л. Д. Троцкий в 1937 г. во время независимого следствия по поводу предъявленных ему обвинений на московских провокационных процессах (следствие проводилось в доме Троцкого в пригороде столицы Мексики Койоакане, где он проживал в то время): «Мы получили известия – я не уверен в их правильности, – что он пытался бежать из Сибири, был ранен и находился в Кремлевской больнице».[1289]