Жизненный путь Христиана Раковского

С целью дезориентации западного общественного мнения вслед за процессом на английском языке была выпущена книга сотрудника аппарата Исполкома Коминтерна Б. Н. Пономарева «Заговор против Советского Союза и международного мира», содержавшая материалы процесса, в том числе связанные с допросом Х. Г. Раковского, с тенденциозным апологетическим комментарием автора, естественно воспевавшего мудрость сталинского гения и бдительность самого «вождя» и его приспешников.[1627]

Сколько-нибудь существенных результатов дезинформация не имела. Международная общественность по заслугам оценила процесс «правотроцкистского блока». Одним из многих его результатов (наряду, разумеется, с воздействием других важных факторов) была утрата доверия к советским властям, к ВКП(б), распад народного фронта, разъединение левых сил.

О том, как оценивали процесс, показания Х. Г. Раковского внутри страны, какова была реакция на приговор, судить почти невозможно, так как глобальный страх сковывал людей сильнее непроницаемого ледяного покрова и дополнялся самоуговорами, долженствовавшими нормализовать моральное самочувствие. Просочились лишь отдельные свидетельства того, что некоторые видные представители интеллигенции позволяли себе критические суждения. Среди этих свидетельств – доносы анонимного сексота НКВД о высказываниях выдающегося писателя И. Э. Бабеля, который еще в 1932 г., будучи в Париже, позволил себе крамолу – встречу с исключенным из ФКП Борисом Сувариным, интересовавшимся судьбой Раковского и других деятелей ВКП(б) и Коминтерна, подвергнутых репрессиям.[1628]

Теперь же в одном из доносов цитировалось следующее высказывание Бабеля о процессе по делу «правотроцкистского блока»: «Чудовищный процесс. Он чудовищен страшной ограниченностью, принижением всех проблем. К Бухарину, Рыкову, Раковскому, Розенгольцу нарочно подобраны грязные преступники, охранники, шпионы». Хотя, как видно, Бабель не смог оценить полной невиновности всех подсудимых, клеветнический характер обвинений по отношению к главным из них был для него ясен. Несколько позже Бабель, судя по доносу того же сексота, говорил: «Существующее руководство ВКП(б) прекрасно понимает, только не выражает открыто, кто такие люди, как Раковский, Сокольников, Радек, Кольцов и т. д. Эти люди отмечены печатью таланта и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства… Руководство становится беспощадным: арестовать – расстрелять».[1629]

Другой известный деятель культуры поэт И. Уткин, первый муж падчерицы Раковского Елены, судя по доносу, зафиксированному в документах НКВД, говорил во время процесса: «Пытаться понять, что задумал Сталин, что творится в стране, – происходит ли государственный переворот или что другое, – невозможно. У нас революция переходит в бонапартистскую фазу… Враг не смог бы нам причинить столько зла, сколько Сталин сделал своими процессами… Когда я читаю газеты, я говорю: “Боже, какой цинизм, мрачный азиатский цинизм в нашей политике”».[1630]

7. Неправедная казнь

В июле 1938 г. Христиана Георгиевича Раковского отправили в Соль-Илецкую тюрьму, расположенную на Урале, к югу от Оренбурга, а в августе 1939 г. он был переведен в Орловскую тюрьму,[1631] старинный «централ», подчиненный Главному управлению государственной безопасности НКВД СССР. Подробных сведений документы тюремного дела, увы, не дают. Но некоторые стороны пребывания Х. Г. Раковского в застенке они все же освещают.

Все личные вещи, включая зубные протезы, кальсоны, расческу, у Раковского отобрали.[1632] Незадолго до перевода в Орел в Соль-Илецкой тюрьме его осмотрел врач, который констатировал со свойственной, видимо, большинству тюремных лекарей малограмотностью «пластическое сужение мочевого канала, артериосклероз (sic!) и старческую дряхлость».[1633] Впрочем, в справке о медицинском обследовании ни склероза, ни дряхлости уже нет, зато назван хронический ревматизм, которым Раковский не страдал, по крайней мере до ареста.[1634]

Х. Г. Раковскому была оказана «милость»: его супруга Александрина Георгиевна получила право ежемесячно переводить ему по 50 рублей, а в соответствующем уголке переводного бланка писать крохотные письма. Правда, неизвестно, доходили ли эти деньги и письма до заключенного, – расписок Раковского на бланках, хранимых в тюремном деле, нет. Сама Александрина писала 26 марта 1940 г.: «Дорогой мой Христиан! Посылаю тебе 50 руб. за месяц апрель… Надеюсь, что ты получишь деньги и письмо за март».[1635] К сожалению, письма супруги можно прочитать только отчасти: они подшиты в тюремное дело так, что большая их часть уходит под корешок. О возможности же нарушения переплета нынешние блюстители архива и не помышляют. На наши вопросы по этому поводу они отвечали недоуменным пожатием плеч…