Жизнеописание Петра Степановича К.

Возможно, что Петр Степанович более снисходительно отнесся бы к коммунистам, если бы своевременно познакомился не только с Базаровым и Лизой Калитиной, но с той грязной ролью Третьего отделения, какую оно сыграло в свое время, со страданиями политзаключенных, с распутинщиной и вообще со всей той гадостью, что прикрывалась красивыми золотыми погонами, белыми гимназическими фартуками и всем тем, чем только прикрывалась гадость старого режима. Но он почему-то с этим не познакомился. Петр Степанович читал и такие книги, как «Записки из мертвого дома» Достоевского, но, если хотите, Петру Степановичу жизнь каторжников показалась чем-то романтичным, и самому хотелось посидеть, но посидеть не с катастрофическими последствиями, а как-то так… Ну, в общем, особенного в каторжной жизни Петр Степанович не нашел, кроме поэтического, романтического и немножко лирического. Читал Петр Степанович «Рассказ о семи повешенных», он тоже на него произвел хотя и сильное впечатление, но с другой стороны. Петр Степанович в этом рассказе больше интересовался не тем, за что их вешали, а как их вешали и что они перед этим делали. Петр Степанович был весь пропитан психологией каждого из преступников, восхищен гимнастикой по Мюллеру перед самой смертью и очень сочувствовал папаше и мамаше, считая их поступок – посещение сына, – легкомысленным. Читал еще Петр Степанович Глеба Успенского, но описание этих крестьян… Вообще Глеб Успенский писатель скучный! То ли дело – возьмешь, например, Толстого, раскроешь книжку и читаешь: «Князю Нехлюдову было девятнадцать лет, когда он из третьего курса университета…». Тут, по крайней мере, имеешь дело с князем, со студентом, а Петр Степанович сам собирался быть студентом. Тут что-то родное, интересное, – а то Глеб Успенский! Попадались под руку Писарев, Белинский и Добролюбов, и читал Петр Степанович их критические статьи, но что же: начнешь читать критику на что-нибудь, а самого этого что-нибудь не читал; одолеет Петр Степанович половину статьи, а дальше спать хочется. Да, собственно, если и читал Петр Степанович критиков, то больше, чтобы козырнуть перед товарищами, щегольнуть где-нибудь вроде:

– Сам Писарев по этому вопросу сказал…

На самом же деле, важно не то, что сказал Писарев, а что Петр Степанович произносит эти слова, показывает, что он читает Писарева, а ребята и молчат, думая про себя: «А черт его знает, – может так Писарев и сказал!»

Может быть, вы спросите: неужели Петр Степанович ничему не научился в институте? Но ведь вы помните, что Петр Степанович после окончания средней школы главным образом подымал вверх руки и совершенно не успел разглядеть и облюбовать какую-нибудь из властей. В высшей школе Петру Степановичу некогда было читать посторонние книги, а «Общее земледелие» и «Зоотехния» могли скорее подтолкнуть мысли Петра Степановича снова в сторону атомов, нежели к вопросам социологии. Если же и пришлось встретиться с «Политической экономией» Туган-Барановского, то она была прочитана только для получения зачета, а отнюдь не для других каких-нибудь целей. Но все-таки Петр Степанович не считал, что он ничего не понимает в политике, и очень любил поговорить на разные темы.

Иван Григорьевич Жгутик и Краулевич поселились в одной квартире, и скоро их квартира сделалась местом сборища местной агрономии. Краулевич, как мы сказали, не был тем ретивым коммунистом, что может придираться к каждому слову беспартийного, а потому сходившиеся на посиделки агрономы в его присутствии чувствовали себя довольно свободно. Если уж они особенно расхаживались разуделывать коммунистические порядки, то Краулевич или был себе на уме и в разговор не вмешивался, или, шутя, говаривал:

– Вот где бы вас, товарищи, накрыть нашему политбюру, – сразу контрреволюции меньше осталось бы!

А нам так кажется, что т. Краулевич только получал пользу, не мешая откровенным разговорам, по крайней мере, он был в курсе настроений ценного отряда уездных кадров.

Что же были здесь за разговоры? Какую цель агрономы преследовали, разговаривая на политические темы? По нашему мнению, – хотя и не совсем корректно со стороны автора высказывать свои мнения, – по нашему мнению, агрономы просто болтали, извините за вульгарность, не преследуя своей болтовней определенной цели.

– Как живешь, Ивантий? – обращался к Ивану Григорьевичу Петр Степанович, поздоровавшись и закуривая папироску безакцизного табаку.

– Живу вот… Разве можно жить при этих чертях! – отвечает Иван Григорьевич, показывая на Краулевича, спокойно читающего «Правду».

– Что, уже? – смеясь, спрашивает Краулевич и снова углубляется в «Правду».

С этого и начинается. Иван Григорьевич начинает доказывать, что если сейчас сельскохозяйственная кооперация и налаживается, то только благодаря таким хорошим беспартийным товарищам, как Шкодько, и хорошему подбору агроперсонала.