Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

— Если бы ты вздумал бежать, старик, утонул бы в море, — сказал Али–баба, приведя Каипа на южный берег острова, который неожиданно обрывался с возвышенности. — Видишь, как здесь высоко. Если бы ты, допустим, прыгнул — покалечил бы себе ноги. Смотри, там, внизу, торчат из воды острые камни, — рассказывал Али–баба. — Значит, этот берег не годится тебе. Пошли дальше.

На другом берегу, куда они пришли, Али–баба показал на песчаный холм. Холм; ослепительно белый, резал до боли глаза.

— Это окаменевшая соль на вершине, — объяснил Али–баба. — Допустим, ты все же убежал от меня и стал карабкаться наверх. И вот тут–то эта соль и порезала бы твои руки. Видишь пятно на склоне? Это кровь. Того самого беркута, которого ты видел возле моего домика. Одурманенный парами моря, беркут этот упал с вершины мертвый…

Каип от усталости сел на песок, обо всем это он знал давно. Али–баба же продолжал с удовольствием знакомить его с островом–ловушкой, так удачно сотворенной морем.

— Единственное место, откуда ты смог бы убежать, — сказал Али–баба, садясь рядом с Каипом, — это пристань, где стоит мой катер. Там нет никаких преград, море близко и глубоко. Заманчиво, правда?.. Но это лишь на первый взгляд. Метрах в пятидесяти от берега крадется незаметно течение. Вначале тебе покажется все приятным, течение само несет твою лодку, не надо напрягаться, работать веслами — благодать! Так продолжается долго, очень долго. И вот когда твоя бдительность окончательно усыплена и ты, может быть, даже сладко задремал, течение неожиданно подхватывает лодку, переворачивает ее раза два и — о ужас! — делает твоим гробом…

V

Каип продолжал плыть к Зеленому острову.

Казалось старику, что теперь никакие случайности и нелепости не отклонят его лодку от курса. Был уверен, что пойманный раз Али–бабой, не встретит его вторично.

Могут быть другие, естественные преграды, например течение, подводные камни или мели, но людей опасаться теперь нечего. Разве что Непеса: обеспокоенный долгим отсутствием старика, он может послать на поиски баржу. Но может и не послать. В cyeтe готовясь к путине, забудет.

Каип покинул островок Али–бабы в полдень, когда море было грязно–матовое, с черными от волн пятнами. Временами, когда ветер утихал, море устало замирало и напоминало студень, разрезанный на куски, — это шевелились мелкие течения. И по мере того как море мелело, таких течений становилось все больше.

Каип не отдыхал теперь. Только иногда наклонялся, чтобы черпнуть за бортом воду и протереть лицо — крушилась голова. Очень хотелось есть.

Но кто мог знать, что путешествие продлится так долго? Каип взял бы с собой еды и питья.

Долго море было пустынно — даже чайки не летали. Оно навевало грусть и воспоминания — от них Каип, как и от самого себя, не мог никуда убежать.

«Случилось это году в четырнадцатом, во времена баев и хозяев. Тогда многие русские уплыли в Россию воевать. Увозили с собой и наших. Меня же оставили кормить мать. Сколько же мне было? Двадцать, а Айше, значит, восемнадцать… Каримбаю сейчас было бы столько же, сколько и мне…

Когда сын господина заводчика приезжал из Акчи к нам на остров, я всегда боялся чего–то и от волнения становился дерзким и говорил глупости Айше. А однажды даже приказал матери спрятать ее в хижине. Имел право убить ее, мою невесту. И за ее будущие страдания отдавал отцу Айши пол–лодки рыбы в месяц…

Каримбай приезжал к нам поохотиться и половить рыбу. И видно, не столько он сам, сколько двое дружков его, огромных и молчаливых юношей в дорогих одеждах, с кривыми бухарскими ножами за поясами, наводили на меня страх…

Каримбай, сын господина заводчика, был юношей добрым, с хорошими манерами. Он всегда привозил с собой полную лодку подарков, разных разностей, которых никто у нас на острове никогда не видел: водку — старикам, фрукты и конфеты — детям, бусы и мануфактуру — женщинам, все, что продавали тогда в лавке его отца в Акчи. Каримбай собирал народ на поляне и раздавал всем подарки. И люди, удивляясь его доброте и щедрости, брали каждый свое и расходились…

Мне он однажды подарил часы и объяснил, как ими пользоваться. Часы эти сейчас покоятся на дне моря где–то между Зеленым и Песчаным…

Судя по всему, Каримбай не любил своего отца. И однажды сказал людям, что, когда отец умрет и он станет заводчиком, купит у русских крепкие быстроходные суда для нас и будет платить за рыбу в два раза больше — тогда все на Зеленом разбогатеют, не будет голодных и больных…

В тот свой последний приезд он подарил Айше длинные бухарские серьги. И мне показалось, что он как–то по–особому был внимателен к ней. И еще эти его дружки стали шептаться между собой, хихикать, потеряли спокойствие, засуетились…

Когда они ушли в глубь острова поохотиться, я позвал Айшу в заросли саксаула за родником. Не помню уже, что я тогда говорил ей и чего требовал. Может быть, чтобы она выбросила его серьги, не помню. Главное, мне надо было отругать ее, неважно за что. Как всегда, я очень нервничал…