Жизневорот

затуманив серебро снегов,

до ветвей проснувшихся деревьев

Мста к весне спешит из берегов…

Выходные в деревне

Ку-ка-ре-ку!

Мама….Спаааааать….

Муууууууу…Бдзынь-бдзынь — струя в ведро,

Ррррррр…гав!

Зачем вставать?

Ну и бог с ним, пусть взошло….

Ехала сюда, мечтала:

два денёчка тишины,

ни базара, ни вокзала,

вместо интернета — сны…

Нагло и бесцеремонно

солнце ломится в окно.

Петухи орут в три горла,

стадо коз на луг прошло…

В общем, вольно ли, невольно,

в семь утра прощайте, сны…

Встану с видом недовольным

в кухню — полон рот слюны:

На столе — картина маслом -

блинчик, тонкий на просвет.

Блин, диета же….ужасно…

Уффффф, наелась…Как обед?

С хрустом, с пеночкой картошка,

со свининкой серых щец…

Мне чуть-чуть, совсем немножко…

Молока ещё? Капеееец…

Еле к ужину успела

всё, что мама припасла

в час обеденный. Доела…

Глядь — и снова у стола.

Не могу! Хоть застрелите!..

С чем там ваши пирожки?

Нет, клубнику уберите…

Разве только от тоски…

Вечер. Снова всё по кругу:

стадо, дойка, петухи,

лай собаки… Выйду к лугу,

вниз, к реке… Чего? Ухиииии?

Рыбачки костёрчик ладят.

Аромааааат! (молчи, живот)

Век не ела… Ладно, дядя,

наливай, авось войдёт…

Ночь настала. Спит деревня.

Замер воздух. Фух, одна.

Затаили дух деревья…

Оглушает…. тишинаааааа….

Двое приличных людей пьют дорогой коньяк в парке н

Откупорив бутылочку соблазна,

лимонным ароматом приглушив

букет коньячный, взбалтывали разум

до безрассудства в шейкере души.

Пронзительны и тонки стали краски

реальности размылась акварель,

сняв и отбросив ненадолго маски

потягивали чувственный коктейль.

Рыдала, тихо всхлипывая, скрипка

и самоутверждался саксофон,

и вечер был разреженным и зыбким

в "отеле на скамье" из двух персон….

Карта звёздного неба и липкая лента от мух

День был сыр.

Вселенная манила

мириадами загадок чёрных дыр.

Дух был слеп

и я тебя любила,

запирая разум в мрачный склеп.

Дом был пуст.

Признанья звёздной картой

выдохнулись из безмолвных уст.

Смех был плач.

Бессмысленной растратой

время жизнь кромсало, как палач.

Мир был глух,

безжалостен к стенаньям

и к слезам невозмутимо сух.

Сон был смерть.

Сбывались заклинанья,

расколовшие земную твердь.

Рай был тухл,

опутан липкой лентой

с гроздьями налипших дохлых мух.

Ты был стыл

и картою Вселенной

нежно нелюбовь ко мне накрыл.

Деревня Бобылёво

Поплутав, заросшая дорожка

через лес выходит на простор,

где домишко скошеным порожком

по-сиротски вжался в косогор.

Огород давно зарос бурьяном,

куст сирени пышностью своей

спрятал от осуд заборчик пьяный.

а кому судить-то? Нет людей…

Молью траченый усталый Шарик -

кости обреченно держат шкуру -

пастью хлопнул, в глотке гавк оставив,

проявил сторожкую натуру.

Прохудилась крыша, сгнили брёвна,

а по окнам видно, что жилое.

У калитки бабушка Петровна

смотрит, будто в вечность… Бобылёво.

Безответное

Слова… сыплются мелочью из рваного кармана.

Монетки, звеня, отскакивают от мостовой.

Чего ты ждешь? Думаешь, упаду на колени, поползу подбирать? Не стану!

Хотя, кого я обманываю? Поползу, соберу все, до самого последнего мелкого медного грошика.

Только рядом со мной постой…

Нищенкой убогой, босой, голодной взгляд мимолетный выпрашиваю на паперти,

Движение воздуха от взмаха руки твоей, вдох-выдох в МОЮ сторону, Христа ради!

Гордость, проснись! Хватит!

Душа на столе распластана кожурой апельсиновой.

Выжата до капельки в стакан сока с витамином ц(инизм).

Выпью — не излечусь от тебя, но, наверное, стану сильной.

Прочь от тебя, от Христа, чёрта и ладана, в жизнь!..

Другая зима. Снега нет. Иду, песцами обметая плевки на асфальте.

— Ты? — монетка звякнула, отскочив.

Хрустнула, узнавая, засохшая апельсиновая корочка.

Глаза поднимаю — взгляд. Не мимолетно-случайный — в упор… На меня, МНЕ предназначенный!

Цвета осеннего неба бездны, черные дыры тянут, засасывают обратно в прошлое…

Стоп! Кончился День Христовый. Обесценилось яйцо.

Весенняя хандра

Нет сна.

Свободы нет дыханию.

Я подчиняюсь мирозданию

и растворяюсь в ожидании

любви твоей, как подаяния…

Весна…

Мир в отражения шифруется.

Непредсказуемо тоскуется.

И с безысходностью рифмуется

промозгло-слякотная улица.

Нет сна…

Не уходите, стихи…

Не уходите, стихи, пожалуйста!..

— Сама просила, теперь не жалуйся!

Растреплем сердце на чувств молекулы,

Живи до века с душой-калекою!

Как ветры скалы на строчки выщербим!

Как лист кленовый разлукой высушим,

разрушим разум — до донца высосем.

Чтоб ни словечка, ни буквы в голосе!

Осень

Вечер. Грустно. Я смотрю в окно.

Одинокая монашка-осень,

растянув экраном неба просинь,

крутит черно-белое кино.

За моим заплаканным окном

огороды в траурном уборе,

как священник, ворон на заборе

молится о здравии моем.

И играет ветер фуги Баха

на органе водосточных труб…

Раз еще твоих коснуться губ,

а потом — хоть голову на плаху!

Зимние танцы

Ветер Вьюгу в ритме танго

страстно вывел на проспект.

Влево — резко! Жарко! Ярко!

Шаг направо! Пируэт!

Возбуждает, опьяняет,

обжигающе остра

грань приличия ломает

виртуальных тел игра.

Ошарашенный прохожий,

беспределом упоён,

обнажаемый до дрожи

в танец жгучий вовлечён.