Жизни Анны. Мистический роман

– Я так много пирогов никогда не видала. Когда сняли блокаду, хорошо помню, мне пять лет тогда исполнилось, мать принесла целую булку хлеба, пакет муки и два яблока. Я в тот раз впервые яблоки взяла в руки: такие красные и большие, а пахли-то как… Мать на ужин испекла яблочный пирог. Какой же это был праздник, сыночек, какой был праздник! А вкусный-то какой пирог получился…

– Я очень хочу, что эти пирОги вам тоже будут вкусными. Возьмите, пожалуйста, я вас прошу.

– Храни тебя Господь, доброта ты моя. Все бы были такими, как ты. Глядишь, и Царствие бы Его настало.

Перекрестив Франка трижды, старая женщина взяла пакеты с пирогами и пошла по Вознесенскому.

Франк, сильно шмыгая носом, перебежал дорогу и пошел в сторону своего дома, не заметив Анну.

«Пронесло».

Анна зашла в пироговую перед самым закрытием.

– О, здравствуйте! Давно вас не было. А Франк только что ушел, вы разминулись, – сказала официантка, убирая столики перед закрытием.

– Да, знаю. Я просто сама… я не успела с ним, поэтому пришла позже, – выкрутилась Анна. – А кто эта старая женщина в изношенном бордовом пальто?

– Баба Клава? Это наша старожилка Вознесенского проспекта, блокадница. У нее сын погиб в Афганистане, с тех пор она не совсем в себе. Немудрено, единственного сына-то потерять. Ходит к нам едва ли не каждый день. Говорит, здесь работал какой-то кафетерий в начале восьмидесятых. С сыном здесь сидела перед отправкой на Афган. Сейчас ходит к нам чай пить, вспоминая последнюю встречу. Жалко нам ее.

– Франк ей только что пакет с пирогами передал.

– Ой, он такой молодец. Помогает ей всегда, выслушивает все ее истории. Как-то они здесь разговорились на полдня, так вот он теперь каждый раз, как ее видит, угощает всем, что у нас есть. А сегодня два больших пирога ей упаковал.

– Значит, он меняется, да?

– Он всегда очень добрый и вежливый, – растерявшись от странного вопроса, официантка не нашла другого ответа.

Анна быстро доела рыбный пирог и, взяв с собой кусочек вишневого, пошла к себе на Чернышевского. Знакомые окна квартиры горели ярким дневным светом. Сердце сжалось. К горлу подступил ком.

Усилив шаг, сделав громче музыку в наушниках, Анна через тридцать минут была дома.

Сил есть сладкий пирог не было. Сон и усталость валили с ног.

                                       * * *

Из-за темных туч утро казалось бесконечно длинным. День не спешил наступать в долине. Мелкий дождь, временами усиливающийся, грозил перейти в ливень. Земля под ногами превратилась в липкую грязь, от которой даже лошади вязли в поле. Вдали стелился густой молочный туман, и казалось, что он подбирается с тылу, чтобы внезапно напасть при первом порыве ветра. Боевые ряды строились в параллельные линии по жестам командующих. Дозорные смотрели по сторонам, а лучники крепили на поясах колчаны с раскрашенными стрелами.

Тишина.

На вершину пологого холма взошел высокий мужчина, всем видом внушающий трепет и уважение. Голову его покрывал металлический шлем с ярким синим камнем на лбу, в правой руке сиял наточенный меч, а в левой крепко угнездился деревянный щит, покрытый железными пластинами.

Храбрые воины один за другим при виде главнокомандующего начали издавать тихий гул, похожий на шум ветра в лесу. На их суровых лицах читалась готовность ринуться в бой при первой возможности, ярко-голубые глаза горели в предвкушении скорой победы и славы, а крепкие исписанные шрамами руки жаждали нести смерть и проливать кровь.

– Mel unsar qam!28

Стук мечей о щиты заглушил шум дождя.

– Fram!29

Гул усилился звуками хлюпанья грязи под ногами.

Цветочные луга сменились камышовыми полями. Впереди лежало мирное поселение, где дождливым утром никто не мог и подумать о надвигающейся со стороны болот беде. Крик диких птиц. В деревне кто-то заметил движение в траве. Но было слишком поздно. Те немногие, что успели схватить топоры и мечи в надежде защитить свои семьи, падали один за другим в мокрую траву и грязь.

– Fram! Fram! – послышался призыв следовать дальше.

И вот, деревня захвачена.

Здоровый мужик со шрамом на пол-лица притащил одной рукой русоволосую женщину, а другой – двоих мальчиков за шиворот рубах. Сказал, что она жена вождя саксов, а дети – его сыновья.

Главнокомандующий подошел к связанному вождю саксов, взял меч и…

Дальше только крик. Крик женщины, на глазах которой убили ее детей.

                                       * * *

Анна открыла глаза. Опять. Два месяца ничего не снилось – и вот опять. Время на телефоне – ровно семь утра. Спать больше не хотелось.

Если раньше сон представлял собой разрозненную сцену боя в поле с криками женщины и детей, то сейчас – единое полотно. И впервые Анна чувствовала свое присутствие во сне: это была она в центре войска, это она с мечом в руках валила мужиков с топорами на землю, и, кажется, это она убила детей. Нет! Даже малейшая мысль об этом была противна и пугала больше, чем если бы пришлось видеть опять во сне собственную смерть.

Сонники Миллера, Ванги, Мэйл.ру не давали четкой трактовки сна.

«Неужели я во сне стала видеть свои ранние воплощения?»