– Хочу сказать, сеанс получился невероятно содержательным, – Остапцов решил подвести итог и высказать слова благодарности. – Особенно переходное состояние души. Теперь, Анна, ты знаешь ответы.
– Интересно, а ты можешь говорить по-готски сейчас? – спросил Кирилл. – Меня поразило, как ты читала Библию.
– А-а-а-а, я не знаю.
– Маловероятно, но выучить готский станет проще, если задаться такой целью, – резюмировал Остапцов.
– Мне важнее другое. Я продолжаю ощущать себя Амаларихом. До сих пор чувствую волю и решительность, как во время битвы, словно это состояние сохранилось. Кажется, закрою глаза – и опять побегу в бой.
– Черты характера Амалариха могут оказывать на тебя влияние, – предостерег Остапцов.
– И как долго? – спросил Кирилл, беспокоящийся за психологическое состояние подруги.
– Не могу знать. По наблюдениям, от нескольких дней до месяца. Однако этот случай – уникальный, чувство единения с Амаларихом может затянуться.
– Я не против. Мне так даже нравится, – Анна посмотрела на Кирилла, который сидел рядом и выглядел несколько взволнованным.
– Знаете, что я думаю, – начал Кирилл, – это опасное занятие. Регрессия – страшная штука: это как ящик Пандоры. Открыв его, уже ничего не вернешь назад. С каждой жизнью мы получаем забвение памяти души, и ведь не просто так. Высшие силы оберегают нас от знания прошлого, чтобы мы смогли прожить новую жизнь с нуля, пройти радость детства, трудности подросткового периода, становление в обществе. Если бы мы помнили прошлые воплощения, то лишились бы детства, нового опыта, слонялись несчастными с рождения и до самой смерти.
Остапцов нахмурил брови, но возражать не стал. Посмотрев на часы и письменный стол, доктор дал понять, что визит студентов затянулся и ему пора работать над книгой.
– Анна, приходите еще, даже если просто поговорить, – единственное, что выдавил из себя Остапцов перед уходом ребят.
На свежем весеннем воздухе молодые люди не спешили расходиться.
– Кирилл, знаешь, мне что-то захотелось выпить бокал вина.
– Серьезно? Ты так редко пьешь.
– Вот сейчас захотелось, сама не понимаю, почему.
– Поехали. Я к тому же снова проголодался.
– Смотри, растолстеешь.
И молодые люди, смеясь, сели в такси.
Треугольный остров Новая Голландия с высокими стенами из обожженного красного кирпича, окруженный каналами и рекой Мойкой, производил впечатление крепости. Крупнейший складской и промышленный комплекс по сушке древесного сырья в восемнадцатом веке, морская тюрьма в девятнадцатом, радиостанция в двадцатом и пример лучшей реконструкции в двадцать первом. Некогда недоступный для простых людей, остров открылся для каждого жителя и гостя Северной столицы.
С прошлой осени, как уехала с Васьки, Анна старалась проходить по Новой Голландии не реже раза в месяц. Неизведанная сила тянула ее на остров, где было красиво и уютно в любую погоду. К тому же там было можно вкусно поесть: на первом этаже «Бутылки» располагались отличные ресторанчики.
– Ты меня напугала во время сеанса. Подумал, сейчас как встанешь и прибьешь меня чем-то, – сказал Кирилл, уплетая хинкали в заведении грузинской кухни.
– Нечего было мне перечить! – Анна ответила громко, но дружелюбно.
– Ладно, ладно… Я понял. Сейчас, главное, с тобой все хорошо. – Кирилл дотронулся до локтя девушки.
– Не успокаивай меня. Не надо. Я воплощалась великим воином, командовала готами, вела войско в бой сотни раз и всегда побеждала.
– А сейчас ты хрупкая бледная девушка.
– Нет, Кирилл, это просто внешний вид, оболочка. Я чувствую, что внутри меня происходят перемены, настоящая революция. Ха, да, именно революция.
– Не поспоришь, от тебя исходит сильная энергетика.
– Да, сила Амалариха продолжает жить во мне. Сеанс регрессии раздул потухшие угли. Я чувствую его пламя в сердце, по всему телу, оно разгорается только от одной мысли о победах. О моих победах, Кирилл! Невероятное чувство. Я готова на все…
– Ты уже выпила три бокала вина.
– Я готова ринуться в бой! Хоть сейчас. Скажи, где идет война? И я пойду на нее добровольцем.
– Ты о чем, какая война?! Так, хватит пить, женский алкоголизм не лечится.
– Опять нотации читаешь?! – Анна грозно посмотрела на друга исподлобья. – Уплетай свои хинкали, пока я их все сама не съела.
Анна рассмеялась, но серьезный вид друга ее быстро успокоил.
– Скажи, вождь саксов Герамунд – это Франк, так? – решился спросить Кирилл.
Анна сосредоточилась.
– Думаю, что да. Я не видела его душу, и ничто на это не указывало в регрессии, но во время сеанса во мне где-то откликнулось, что Герамунда я знаю долго, если не всегда. Открыв глаза, я поняла, что он – давнее воплощение Франка. Может, предшествующее воплощение эсэсовца, а может – более ранняя реинкарнация. Я не знаю, Кирилл, но чувствую, нет, я уверена, что это душа Франка.
– Да, я тоже так подумал. Теперь ты можешь помириться с ним, – с грустью сказал Кирилл.
– Так. Похоже, тебе надо налить. Официант! Налейте нам еще вина.
– Я особо не хочу.
Официант принес друзьям по бокалу саперави.
– Пей, тебе нужно стресс снять после окопов. Одного—двух бокалов мало.