Жизни, не похожие на мою

Нас разделяла бездонная пропасть и невообразимое расстояние, но в ее надломленном голосе прозвучали неподдельные нежность и доброта, и от этого у меня по спине побежали мурашки, ведь мне представлялось, что в ее душе бушевали совсем иные чувства. Теперь, по прошествии времени, мне кажется, что в тот вечер произошло нечто необыкновенное. Рядом с нами находились мужчина и женщина, пережившие самое худшее из того, что могло произойти в жизни, тогда как нас беда обошла стороной. Тем не менее, даже если у них были какие-то задние мысли, а они, несомненно, были; если бы они могли поменяться с нами местами и спастись, они бы так и сделали — все поступили бы так же, ибо нет таких людей, которые предпочли бы чужих детей своим. Такое поведение свойственно человеку, такова его природа. И все же, я думаю, в тот вечер они не желали нам зла. Они не испытывали к нам ненависти, что поначалу казалось мне неизбежным. Они искренне радовались чуду, вернувшему Рут радость, которой сами лишились навсегда, и потому ее так взволновал вид уставшего ребенка, прикорнувшего в объятиях матери. Мы вместе пережили страшную катастрофу, за несколько дней она невероятно сблизила нас и в то же время бесконечно далеко развела, но мы всем сердцем любили их, и, я надеюсь, они отвечали нам взаимностью.

Мы с Элен ушли из ресторана очень поздно. Дорожка из декоративной плитки тянулась вдоль бассейна, а потом ныряла в густую тень высоченных деревьев, куда почти не доносились голоса и раскаты смеха. Парк вокруг отеля был на удивление обширным: на дорогу от главного корпуса до нашего бунгало уходило не меньше пяти минут. Эта пятиминутная прогулка позволяла отрешиться от всех проблем и забот. Успокаивающе стрекотали цикады, в небе над пальмами сверкали бесчисленные россыпи звезд, таких крупных и ярких, что могло показаться, будто стрекочут именно они, а не прячущиеся в зелени насекомые. С пляжа у подножия горы доносился равномерный плеск набегавших волн. Мы шли молча, стараясь не нарушать ночного покоя. Усталость брала свое, хотелось как можно скорее вытянуться на постели и уснуть. Мы взялись за руки. Как сейчас помню: в те дни я испытывал детский страх, что Элен отвернется от меня, но она все же не забыла, что мы были вместе, по-настоящему вместе.

~~~

В конце концов, перед самым отъездом свободные места в микроавтобусе отдали паре швейцарских аюрведистов, которые прекрасно знали о трагедии Дельфины и Жерома, но предпочитали никак не демонстрировать своей осведомленности. Вместо обычного приветствия они ограничились кивком головы, адресованным всем сразу, и, заметив, что Жером, сидевший на переднем сиденье, закурил, заявили, что табачный дым мешает им даже при открытых окнах. С первых же километров поездка превратилась в бесконечную череду остановок для перекуров. Из машины выходили все, кроме аюрведистов. Будучи в меньшинстве, они не осмеливались жаловаться, но со всей очевидностью полагали, что перекуры делаются им назло.

До Галле мы добрались по прибрежной дороге, перекрытой множеством кордонов и запруженной конвоями спасателей. По обочинам тянулись бесконечные вереницы людей, уцелевших при катастрофе: одному богу известно, куда они брели со своими котомками и тачками. На подъезде к городу движение совсем замедлилось, но как только микроавтобус свернул на дорогу в горы, мы поехали быстрее, и картины массового исхода сменили виды роскошной и безмятежной природы. Деревенские жители неторопливо занимались своими делами и с улыбкой приветствовали нас, когда мы проезжали мимо. На глазах Жерома и Филиппа оживали их дорожные впечатления двенадцатилетней давности. Казалось, ничего не произошло. Казалось, здесь, вдали от побережья, никто не знал о случившейся трагедии.

Во время одной из остановок, когда мы курили на краю дороги, Филипп увлек меня в сторону и спросил: «Ты же писатель, скажи, у тебя не возникает желания написать книгу о том, что здесь произошло?» Его вопрос застал меня врасплох: такая мысль мне в голову не приходила. Я ответил, что пока не думал об этом. «Ты должен, — настойчиво сказал Филипп. — Будь я литератором, обязательно написал бы. Но я не умею, чего нельзя сказать о тебе. Это твоя работа». Филипп бросил на меня скептический взгляд и отошел. Не прошло и года после нашего разговора, как он сам написал эту книгу, и, надо признать, написал хорошо.