Жизни немертвых важны

— Это пули, напитанные вита-энергией,[4] — ответил Никифор.

— А-ха… — озарило меня понимание.

— Некро-энергия антагонистична вита… — продолжал Никифор.

— Не рассказывай мне азы, — прервал я его.

Нет, это любопытно — догадались до нейтрализации смерти жизнью. Уничтожить и развоплотить меня это не может, но как средство обезвреживания лича молодого, наивного — вполне себе.

Витамантов ещё где-то нашли, паскуды…

Делаю вывод, что держать меня в темноте и не кормить — это программная задача выборной коллегии, где, как пить дать, состоят ещё и проклятые витаманты. Пока алхимики бьются над секретами моей крови, я лежу себе тихо, никому не мешаю — ну не суки ли?

Я дал им всё, что они сейчас имеют! Даже нежизнь мертвецов — это моя работа!

И как они мне отплатили?

Вспышка гнева начала брать надо мной контроль, но тут я задумался. А какой смысл мне убивать и взрывать тут всё? Там Ариамен под стенами, мой старый враг, который ещё не успел расплатиться за первую осаду, как начал вторую.

Предательство я прощать не буду, как и наплевательское отношение к моим инструкциям на период моего постмортема,[5] поэтому все заплатят сполна. Но потом.

— Сколько раз я восставал? — спросил я у Адама.

— Не знаю, — пожал тот плечами.

— Иди сюда, — поманил я его. — Давай-давай, смелее.

Адам медленно приближается, у меня кончается терпение и я делаю рывок, хватаю его, прижимаю спиной к себе и приставляю розочку к его глотке.

— А теперь ты, Никифор, иди вперёд, веди нас к Волобуеву или кто там у вас что-то решает среди мертвецов, — велел я. — Адам послужит страховкой.

Это было не особо-то нужно, потому что я могу убить этих двоих иными способами, более жестокими, но менее кровавыми. И ключевой момент состоит в том, что мне нужна наглядность: заклинание не приставишь к горлу заложника. П — психология.

— Эй вы, сукины дети! — крикнул я охране за дверью. — Открывайте, мать вашу!

Идиоты не попытались заблокировать дверь, как я того ожидал, а отворили её. И с этими людьми предстоит работать. М-да…

Два молодых парня, возрастом где-то в интервале от шестнадцати до девятнадцати, вооружённые стальными алебардами, облачённые в бронзовые кирасы и шлемы, выпучили глаза в изумлении, когда увидели меня, держащего у шеи Адама розочку.

Судя по всему, я тут знаменитая личность, возможно, ко мне в склеп водили экскурсии, как к Ильичу в Мавзолей… Я бы тоже знатно опизденел, увидь во время экскурсии, как восставший из мёртвых Ильич берёт в заложники экскурсовода или сотрудника Мавзолея.

— Хули вылупились? — вопросил я. — Зовите старшего!

Мои слова вызвали неадекватную реакцию — эти двое выставили перед собой алебарды и пошли на меня.

— Порешу тут всех нахуй! — яростно заорал я и взмахнул розочкой. — А ну стоять, блядь!!!

— Стойте, придурки! — вторил мне Адам. — Он же зарежет меня!

Никифор отступил за трибуны и спрятался там. Охрана остановилась в нерешительности.

— Старшего зовите, — сказал я спокойно, испытывая неловкость от участия в этом фарсе. — Будем проводить переговоры.

Охранники переглянулись, после чего один из них, правый, развернулся и пошёл на выход. Второй перехватил алебарду и смотрел на меня с подозрением.

— Эти двое что, языки в жопах потеряли? — спросил я у Адама.

— Инструкции гласят, что на посту часовые должны молчать, — ответил тот. — Вот они и молчат.

Слышал я, что у людей с квадратно-гнездовым мышлением, ну, то есть у военных, часовые тоже, вроде бы, не имеют право разевать варежку и обязаны помалкивать, но у них должен быть минимальный набор команд. «Стой, кто идёт?» — я такое в кино видел.

— Идиотизм, — вздохнул я. — Ладно, ждём.

Так как на улице глубокая ночь, реакция начальства потребовала некоторого времени. Зато какая это была реакция!

Человек пятьдесят, исключительно мёртвых воинов, вооружённых стальным оружием и облачённых в латную броню явно земного происхождения, вошли и рассредоточились. В дополнение шло ещё десять живых, вооружённых мушкетами, дизайном похожими на те, которые делал Ворлунд. Возможно, он так и продолжает клепать оружие, но уже в пользу выборной коллегии.

Вперёд вышел какой-то упитанный хлыщ, напяливший на себя стальную кирасу и вооружившийся шпагой.

Физиономия у него квадратная, ощущение такое, что он прибыл из Германии или из скандинавских стран. Волосы чёрные и длинные, что точно не в моде в этих краях, но мужественности образу придают бородка и усы.

— Ты кто, мать твою, такой? — спросил я.

— Густав фон Бреслау, — представился хлыщ. — Дежурный по городскому гарнизону.

— Меня ты, думаю, знаешь, — усмехнулся я. — Хочу видеть Волобуева, Пападимоса, Папандреу, Гнетую, Скучного, Нудного и Сухого. И Комнина ко мне. У нас есть интересная тема для разговора, поэтому пусть поторопятся.

— Ты не в положении человека, который может себе позволить диктовать условия, — произнёс фон Бреслау. — Вырывать из постелей уважаемых людей из-за очередного восстания лича — я не могу пойти на такое.

— Вы тут, как вижу, меня вообще в хуй не ставите, да? — спросил я.